1896. Дальнейшие заметки о защитных невропсихозах. Weitere Bemerkungen über die Abwehr-Neuropsychosen.

Я также смог объяснить и проиллюстрировать случаями, описанными в предыдущей главе, каким образом следует понимать этот психический процесс «защиты» или «вытеснения». Также я обсудил трудоемкий, но совершенно надежный метод психоанализа, который использовал в своих исследованиях, и который в то же время работал как терапия.

 

Мой опыт на протяжении последних двух лет укрепил мое убеждение, что создание защиты является важным моментом в психическом механизме упомянутых неврозов. А также, это позволило мне  дать клиническую основу для психологической теории. К моему удивлению, я обнаружил некоторые простые, но резко ограничивающие объяснения для проблем неврозов, о которых я попытаюсь вкратце изложить на следующих страницах. Было бы не кстати в этом докладе  добавлять необходимые доказательства, но я надеюсь выполнить это обязательство во всестороннем обсуждении.  

 

I. «Особенность» этиологии истерии.

 

То, что признаки истерии становятся понятными только за счет  восстановления действительных «травматичных »  событий, и то, что  психические травмы относятся к сексуальной жизни, уже утверждалось Брейером и мною в прежних публикациях.

 

Сегодня я могу добавить, как единый результат тринадцати проанализированных случаев истерии, с одной стороны о характере сексуальных травм, и с другой стороны, о периоде жизни, в который они произошли. 

 

События, происходившие в любом периоде жизни и затрагивающее так или иначе сексуальную жизнь, становясь потом патогенными через высвобождение и подавление болезненного аффекта, не являются достаточной причиной для  появления истерии.  Они должны наоборот принадлежать сексуальным травмам раннего детства (период жизни до половой зрелости), и их содержание должно заключаться в реальном раздражении гениталий (подобно процессам коитуса).

 

Такую особенность определения истерии - сексуальную пассивность в пред-сексуальные периоды – я обнаружил в полной мере во всех проанализированных случаях истерии (среди которых были двое мужчин). В какой-то мере определение второстепенного этиологического момента уменьшает значение наследственной предрасположенности и нуждается только в намеке. Мы можем, кроме того, понять непропорционально большую частоту истерии у женского пола, так как в детстве они  более подвержены сексуальным домогательствам.

 

Наиболее частые возражения против такого результата могут заключаться в том, что сексуальные насилие маленьких детей происходят слишком часто, чтобы оценить и подтвердить этиологическое значение, или, что такие переживания должны оставаться безрезультатными только потому, что они относятся к сексуально незрелым  существам. Поэтому надо быть осторожными, в ходе исследования таких предполагаемых воспоминаний пациентом или  верить выдумкам (фантазиям), которые они придумывают.

 

Относительно последних возражений я поддерживаю требование, что никто не должен действительно судить с большой уверенностью об этом неясном царстве, если он не использовал единственный метод, который может очищать (метод психоанализа для привлечения к сознанию до сих пор безсознательное [2]). Существенный момент касательно  первых сомнений был улажен наблюдением того, что в действительности не сами события действуют травматически, но их возрождение как воспоминания после наступления сексуальной  зрелости у человека.

 

Мои тринадцать случаев истерии во всех отношениях были серьезными, все были длительными, а некоторые прошли долгое и неуспешное лечение в психиатрической клинике. Каждая инфантильная травма, которая в анализе раскрывалась как серьезный случай, обозначалась  отмеченными сексуальными травмами; некоторые из них были действительно отвратительны. Среди людей, которые были виновны в таком серьезном злоупотреблении, в первую очередь мы имели дело с медсестрами, гувернантками и другими слугами, которым детей оставляли слишком легкомысленно, затем, к сожалению,  часто добавлялись учителя; но в семи из тринадцати случаях мы имели дело с обидчиками невинных детей , в основном братьями, которые в течение многих лет имели сексуальные отношения со своими младшими сестрами. 

 

Ход событий всегда напоминали некоторые случаи, которые с уверенностью отслеживались, а именно, мальчик подвергался насилию со стороны особы женского пола, тем самым преждевременно пробуждая в нем либидо, а через несколько лет он проявлял  сексуальную агрессию по отношению к сестре точно так же, как это делали с ним.

 

Я должен исключить активную мастурбацию из списка сексуальных травм раннего детства как патогенную для истерии. Очень часто обнаруживается, связанный с истерией факт, что мастурбация сама по себе, является чаще, чем кто-либо предполагает, результатом злоупотреблений или соблазнений. Не редко происходит так, что потом в жизни оба ребенка страдают от неврозов защит, брат навязчивым повторением, а сестра истерией, и это естественно дает появление семейной невротической предрасположенности. Эта псевдонаследственность время от времени объясняется удивительным способом. У меня наблюдались брат, сестра и кузен чуть старшего возраста. Анализ, который я провел с братом, показал, что он страдал от чувства вины, что стал причиной болезни своей сестры; он сам был совращен кузеном, о котором было известно, что тот стал жертвой своей медсестры.

 

Я не могу определенно заявить, до какого возраста сексуальная травма случается в этиологии истерии, но я сомневаюсь, может ли сексуальная пассивность вызвать вытеснение после восьми и десяти лет, если это не обусловлено предшествующими  событиями.

 

Нижний предел, как и память в целом, составляет предел хрупкого возраста одного - полутора или двух лет! (два случая). Во многих моих случаях сексуальная травма (или число травм) произошла в течение третьего и четвертого года жизни. Я сам бы не поверил такому специфическому открытию, если бы не факт позднего развития невроза,  подтверждающий такую правдоподобность.

 

 В каждом случае есть много болезненных симптомов, привычек и фобий, которые можно объяснить, только вернувшись к тем ранним событиям. Логическая структура невротического проявления не дает возможности отклонить сохраненные воспоминания детства. Не будет никакой пользы, если спрашивать у истеричного пациента об этих инфантильных травмах, за исключением психоанализа; их остатки можно найти только в болезненных симптомах, а не в сознательной памяти.

 

Все события и волнения, которые подготавливают путь или дают повод к взрыву истерии в период жизни после полового созревания, очевидно,  будят остатки памяти о тех инфантильных травмах, которые не остались в сознании, но привели к высвобождению аффекта и вытеснению. Это совпадает с той ролью более поздних травм, которые нельзя строго лимитировать, как инфантильные, но которые по интенсивности и по качеству могут варьироваться от фактического сексуального посягательства и до простого приближения сексуального, такого как восприятие половых актов между другими или получение информации относительно сексуальных процессов. [3]

В моем первом сообщении по невропсихозам защиты мне не удалось объяснить, каким образом напряжение, до сих пор здорового человека, влияет на забывание таких травматических событий и приводит к реальному преднамеренному вытеснению, открывая, таким образом,  дверь для неврозов защиты. 

 

Это не может зависеть от характера событий (переживаний), поскольку другие люди остаются незатронутыми, несмотря на такие  же мотивы. 

 

Истерию, следовательно, невозможно полностью объяснить влиянием травмы, и мы вынуждены признать, что истерия уже могла существовать до травмы. 

 

Неопределенная истерическая предрасположенность теперь может полностью или частично быть замещена эффектом инфантильной сексуальной травмы. «Вытеснение» из памяти болезненного сексуального события в зрелом возрасте может иметь место только у лиц, у которых такой опыт может привести в активность остатки памяти об инфантильной травме. ( 4)

 

Предпосылкой навязчивых повторений является также сексуальное инфантильное событие, но другого характера, чем у истерии. Этиология обоих защит психоневрозов показывает следующее отношение к этиологии двух простых неврозов, неврастении и невроза страха. Как я уже показал выше, оба последних невроза являются прямым результатом самих только сексуальных паталогических факторов, тогда как обе защиты неврозов являются прямыми результатами сексуальной травмы, случившейся еще до появления полового созревания, они являются результатами психологических пережитков памяти этих травм.

 

Истинные причины, производящие неврастению и невроз страха одновременно, играют роль, провоцируя причины неврозов защиты, с другой стороны, особенные причины неврозов защиты,  инфантильные травмы, могут одновременно подготовить почву для  более позднего развития  неврастении. В конце концов, не редко так бывает, что существование неврастении или невроза страха  сохранилось благодаря длительным воспоминаниям об инфантильной травме, а не благодаря фактическим сексуальным травмам.

 

II. Сущность и механизм невроза навязчивоcти.

 

Сексуальные переживания раннего детства имеют такое же значение в этиологии невроза навязчивых состояний, как и в истерии. Тем не менее, мы больше не имеем здесь дело с сексуальной пассивностью, а с удовлетворительным проявлением агрессии и  удовлетворительно пережитом участии в сексуальном акте, то есть, здесь мы имеем дело с сексуальной активностью. Из-за разницы в этиологических отношениях, невроз навязчивых состояний больше свойствен мужчинам.

 

Во всех моих случаях  невроза навязчивых состояний я нашел помимо обнаруженных глубин истерических симптомов, удовлетворительное воздействие сексуальной пассивности от предшествующей сцены.

 

Я предполагаю, что это совпадение - законное и что преждевременная сексуальная агрессия всегда предполагает опыт соблазнения. Но я пока не могу представить еще полное описание этиологии невроза навязчивости. Я только полагаю, что окончательное определение того, должны ли истерия или невроз навязчивости возникать на основе инфантильных травм, зависит от временного отношения развития либидо.

 

Суть невроза навязчивости может быть выражена в следующей простой формуле: Навязчивые повторения являются всегда превращенными угрызениями [совести], вернувшимися из вытеснения, которые всегда относятся к приятным сексуальным действиям в детстве. Чтобы объяснить это предложение, необходимо описать типичное протекание невроза навязчивости.

 

В первый период — период детской распущенности (аморальности)— происходят события, содержащие зачатки более позднего невроза. В самом раннем детстве сначала присутствуют переживания сексуального соблазнения, которое позже сделают вытеснение возможным, и это сопровождается действиями сексуальной агрессии касательно противоположного пола, что позже проявится как угрызения (совести).

 

Этот период заканчивается появлением — зачастую как самосозревание — сексуальной “зрелости”. 

 

Угрызения (совести) тогда присоединяется к памяти о том приятном действии, и связь с начальным опытом пассивности позволяет — зачастую только после сознательного и усиленного воспоминания —  вытеснить его и заменить основным симптомом защиты. Третий период, мнимого выздоровления, но на самом деле успешной защиты, начинается с симптомов щепетильности (мелочности), стыда и застенчивости.

 

Следующий период, заболевание характеризуется возвращением вытесненных воспоминаний, следовательно, неудачной защитой; но остается нерешенным, случайно ли пробуждение того же самого является более частым и самопроизвольным, или же появляется из-за фактических сексуальных беспокойств, то есть, как дополнительное их влияние.

 

Но ожившие воспоминания и сформировавшиеся из них упреки, никогда не вступят в сознание без изменений, но то, что станет осознанным как навязчивость и навязчивый аффект, а также заменит патогенную память в сознательной жизни, являются компромиссными образованиями между вытесненными и вытесняющими представлениями.

 

Чтобы описать ясно и весьма убедительно процессы вытеснения, возвращение вытеснения и образования патологических  компромиссных представлений, мы должны были бы решить очень определенную гипотезу относительно основания психического явления и сознания. Пока мы хотим избежать этого, мы должны довольствоваться следующими скорее образно (метафорически)  понятыми наблюдениями. В зависимости от того, побуждает  ли вход в сознание само содержимое воспоминания укоризненного действия или берет с ним в сопровождение укоризненный аффект, мы будем иметь две формы навязчивого невроза. Первая форма представляет типичные навязчивые повторения, содержание которых привлекает внимание пациента; только неопределенное неудовольствие можно воспринимать как аффект, тогда как, для содержания навязчивого повторения единственно подходящим аффектом было бы угрызения совести. Содержание навязчивого повторения вдвойне искажено по сравнению с содержанием инфантильного навязчивого акта. Во-первых, нечто актуальное заменяет опыт прошлого, а во-вторых, аналогичный несексуальный опыт заменяет сексуальный. Эти два изменения -  результаты постоянной тенденции к вытеснению - являются по-прежнему силой, которой мы наделяем  “я”.

 

Влияние патогенного воспоминания, вернувшееся в сознание, подтверждается фактом того, что содержание навязчивости частично совпадает с вытесненным, или может быть прослежено к нему через подходящий поток мыслей.

 

Если, с помощью психоаналитического метода, мы реконструируем происхождение одной индивидуальной навязчивости, мы обнаружим, что одно актуальное впечатление возбуждено двумя различными потоками мысли, и что тот (поток мыслей), который прошел через вытесненное воспоминание, хотя и не в состоянии осознания и исправления, оказывается таким же верно логически созданным, как и другой. Если результаты двух психических процессов не согласуются, то противоречие между ними никогда не может быть логически урегулировано, но как компромисс между сопротивлением и патологическим результатом размышления вероятно абсурдное навязчивое представление входит в сознание вместе с нормальными результатами размышлений.

Если оба потока размышлений дают одинаковый результат, они усиливают друг друга, так что обычно полученный результат размышлений  ведет себя психически, как навязчивое повторение. Везде, где невротическая навязчивость проявляется психически, она происходит из вытеснения. У навязчивых повторений есть, на самом деле, психическая первопричина навязчивости, которое обусловлено не их собственной годностью, но источником, из которого они происходят  или источником, который предоставляет часть их годности.

 

Вторая форма невроза навязчивости заканчивается, если вытесненный упрек (совести) и не вытесненное содержание воспоминания вызывает замену в сознательной психической жизни. Через психическое смешивание, аффект угрызения совести (упрека) может заменить себя на любой другой аффект неудовольствия, и если это происходит, то уже  ничего не препятствует этому видоизмененному аффекту стать осознанным. Таким образом, угрызения совести (того, что в детстве происходили некие сексуальные действия) могут быть легко преобразованы в стыд (если кому-то станет известно об этом), в ипохондричекую боязнь (из-за физических пагубных последствий тех укоризненных действий), в социальную боязнь (боящийся наказания от других), в религиозную боязнь, в манию наблюдения (страх изменения тех действий другим), в страх перед искушениями (оправданное недоверие в собственной моральной способности сопротивляться), и т.д.

 

Кроме того, содержание воспоминания укоризненного действия может также быть представлено в сознании, или может быть в целом скрыто, что усложняет диагностирование. Многие случаи, которые при поверхностном рассмотрении принимаются как обычная (неврастеническая) ипохондрия часто принадлежат к группе навязчивых аффектов; очень часто так называемая "периодическая неврастения" или "периодическая меланхолия", особенно, кажется, были объяснены навязчивым аффектом или навязчивым повторением, и такое признание не маловажно в терапевтических целях.

 

Кроме таких компромиссных симптомов, которые означают возврат вытесненного и, следовательно, неудачу первоначально достигнутой защиты, невроз навязчивости образует ряд других симптомов совершенно разного происхождения. «Я» действительно пытается защитить себя от тех потомков первоначального вытесненного воспоминания, и в этом конфликте защиты «я» производит симптомы, которые могут быть осмысленны как “вторичная защита”. Это во всех отношениях "защитные меры", которые хорошо выполняют свою работу в борьбе  против навязчивых представлений и навязчивых аффектов. Если они помогают в конфликте защиты действительно преуспеть в вытеснении вновь возвращенных и навязанных «я» симптомов, тогда навязчивость передает себя в наследство защитным мерам и производит третью форму «невроза навязчивых состояний», компульсивного действия. Они никогда не бывают первичными, никогда не содержат ничего, кроме защиты, никогда не бывают агрессивными. Психический анализ показывает, что, несмотря на их особенности, их всегда можно полностью объяснить  возрождением навязчивых  воспоминаний, против которых они выступают. (5)

 

Вторичная защита навязчивых повторений может быть вызвана насильственным отклонением на другие мысли, возможно, противоположного содержания; следовательно, в случае успеха появляется навязчивое рассуждение, как правило соотносимое с абстрактными и необыкновенными предметами, потому что подавляемые представления  всегда были заняты чувствами. Или пациент пытается стать знатоком каждого навязчивого представления посредством логического труда и обращаясь к его сознательной памяти; это приводит к навязчивым мыслям и к исследованиям колеблясь в сторону мании.

 

Приоритет восприятия перед памятью в этих исследованиях сначала побуждает и затем вынуждает пациента собирать и сохранять все объекты, с которыми он соприкасается. Вторичная защита против навязчивых аффектов приводит к большему числу защитных мер, которые могут быть преобразованными в навязчивые действия. Они могут сгруппироваться в соответствии с их тенденцией. Мы можем иметь меры защиты в виде раскаяния (надоедливый обряд и наблюдение за числами), меры предупреждения (разнообразные фобии, суеверия, педантизм, обострение основного признака щепетильности), меры защиты перед страхом предательства (сбор документов и застенчивость), и меры защиты перед становлением бессознательного  (алкоголизм). Среди этих навязчивых действий и толчков (влечений) фобии играют наибольшую роль в качестве ограничений жизни пациента.

 

Есть случаи, в которых мы можем наблюдать, как компульсивность (принуждение) трансформируется от представления или аффекта до мер, и есть другие случаи, в которых компульсивность (принуждение) колеблется между  возвращенными симптомами вторичной защиты. Но есть также случаи, в которых действительно не сформированы никакие навязчивые повторения, но вытесненное воспоминание немедленно становится замененным очевидной основной защитной мерой. Здесь эта стадия достигается в связке и заканчивает протекание навязчивого невроза только после кофликта защиты. Серьезные случаи этой привязанности заканчиваются или фиксацией церемониальных действий, всеобщей манией сомнения, или  существованием странностей, обусловленных фобиями.

 

То, что в навязчивые повторения и все их производные не верят, вероятно, связано с тем, что защитный симптом скрупулезности был сформирован в течение первого вытеснения и приобрел компульсивную пригодность.

 

Уверенность в том, что жизнь велась нравственно  на протяжении целого периода успешной защиты, делает невозможным доверять угрызениям совести, действительно включающим навязчивые представления.

 

Только временно в течение появления новой навязчивости, и время от времени в меланхоличных исчерпывающих состояниях «я» возрождает доверие к болезненным симптомам. "Компульсивность" психических образований, описанных здесь,  не имеет  ничего общего с признанием благодаря доверию, и не должно ошибочно представляться  как момент, обозначенный как "сила" или «интенсивности» представления. Его главная особенность состоит в его необьяснимости через психическую деятельность сознательной способности, и эта особенность не претерпевает никаких изменений, не зависимо от того прикрепленное  компульсивное представление является сильным или слабым, более или менее интенсивно “объяснимым”, “снабженным энергией” и т.д.

 

Причина неприступности навязчивости или ее производной должна только связаться с вытесненным воспоминанием о раннем детстве, поскольку, как только мы это успешно осознаем, для чего  психо-терапевтический метод кажется вполне достаточным, компульсивность (принуждение), также, становится отделенной.

 

III. Анализ случая хронической паранойи.

 

В течение некоторого времени я принял во внимание идею, что паранойя - или группа случаев, принадлежащих к паранойе — также является психозом защиты, то есть, как истерия и неврозы навязчивости, рожденные из вытесненных болезненных воспоминаний; и что форма ее симптомов определена содержанием вытеснения. 

 

Специальный путь или механизм вытеснения должны быть особенными для паранойи, возможно, так же как в истерии, вызывающую вытеснение путем преобразования в телесную иннервацию, или, возможно,  как в навязчивом повторение, которое выполнило замену (смещение вдоль определенных ассоциативных категорий).

 

Я наблюдал много случаев, которые, кажется, подтвердили эту интерпретацию, но я не нашел никого, кто продемонстрировал бы это  еще несколько месяцев назад, когда  благодаря доброте д-р Дж. Брейера, я подверг психоанализу, с терапевтическими целями, умную женщину 32-х лет, которую никто не отказался бы диагностировать как хронического параноика.

 

Я сообщаю здесь о некоторых объяснениях полученных в этой работе потому, что у меня нет видов на изучение паранойи, кроме очень отдельных примеров. Поэтому я думаю, что эти наблюдения могут подтолкнуть психиатров, находящихся в более благоприятных обстоятельствах,  уделить должное внимание моменту защиты в оживленной дискуссии о характере и психическом механизме паранойи уже сегодня.

 

 Я не думаю, что могу показать из последующего единственного наблюдения что-либо, кроме как то, что этот случай является психозом защиты, и что в группе "паранойи" могут быть еще и другие случаи аналогичного характера.

 

Госпожа П. 32-х лет, три года замужем. Она является мамой двухлетнего ребенка, не происходит от нервных родителей; но ее сестра и брат, которых я знаю, были тоже невротичны. Сомнительным было то, что она временно не была в депрессии и не ошибалась в суждениях в середине своего 20 года жизни. В последние годы она была здорова и дееспособна, пока не проявились первые симптомы существующей болезни, через шесть месяцев после рождения ребенка. Она стала уединенной и подозрительной, показывая отстраненность в общении с родственниками мужа, и жаловалась, что теперь соседи в маленьком городке ведут себя по отношению к ней довольно невежливо и невнимательно. Постепенно жалобы усиливались, она думала, что  там было кое-что против нее, хотя она понятия не имела, что же это могло быть. Но не было никаких сомнений в том, что все родственники и друзья не уважали ее, и делали все, чтобы ее раздражать. Она очень старалась выяснить, откуда это появилось, но ничего не могла обнаружить. Через некоторое время она пожаловалась, что за ней наблюдают, что ее мысли угадываются и то, что происходит в ее доме всем известно.

 

Однажды днем ее внезапно посетила мысль, что вечером, когда она раздевалась, за нею наблюдали. С тех пор во время раздевания она применяла самые сложные меры предосторожности. Она незаметно проскальзывала в кровать и в темноте под покрывалом раздевалась.

 

Когда она полностью перестала общаться, практически отказалась от еды и была в глубокой депрессии, летом 1895 года ее отправили в гидротерапевтический институт. Там появились новые симптомы и укрепили уже существующие. 

 

Еще весной, когда она была наедине с горничной, внезапно она ощутила нечто в своем половом органе и подумала, что у горничной имеются непристойные мысли. Такие ощущения стали более часто повторятся летом,  это происходило почти непрерывно, и она чувствовала, что ее гениталии «как будто чувствуют тяжелую руку». Тогда она начала видеть образы, которые пугали ее; это были галлюцинации женской наготы, особенно обнаженного  женского полового органа с волосами; иногда она также видела и мужские гениталии.

 

Представление волосистого женского полового органа  и органические ощущения в нем обычно появлялись одновременно. Представления становились очень отягощающими так, как она регулярно воспринимала (осознавала) их, находясь в компании женщины, и мысль, сопровождающая их (представления), заключалась в том, что она видит женщину в непристойном обнажении, и что в тот же самый момент женщина видит такой же ее образ (!)

 

Одновременно с этими зрительными галлюцинациями, которые, после своего первого появления, снова упрятались на много месяцев, ее начали беспокоить голоса, которые она не могла распознать и объяснить. Когда она была на улице, она слышала: «Это госпожа П. - Вот она идет. - Куда она идет?" Каждое ее движение и действие комментировалось. Иногда она слышала угрозы и упреки. Все эти симптомы ухудшались, когда она пребывала в обществе или даже на улице; поэтому она не решалась выходить из дома; также она сказала, что ее тошнит от еды, и как результат она стала менее жизнеспособна.

 

Все это я узнал от нее, когда она попала под мою опеку зимой 1895 года. Представляю этот случай подробно для того, чтобы зафиксировать, что мы действительно имеем здесь дело с очень частой формой хронической паранойи, диагноз которой согласуется  с деталями симптомов и их поведения,  о которых я упомяну позже.

 

В то время она либо скрыла от меня бред для интерпретации галлюцинаций, либо галлюцинации действительно пока еще не появился. Ее рассудок не был изменен (помрачен). Она сообщила мне как нечто необычное, что несколько раз имела свидание со своим братом, жившим по соседству, для того, чтобы доверить ему кое-что, но она так и не рассказала ему ничего. Она никогда не говорила о своих галлюцинациях, под конец она не говорила много об ухудшении и преследовании, от которого она страдала. То, что я хочу сообщить об этом пациенте, касается этиологии случая и механизма галлюцинаций.

 

Я обнаружил причины болезни,  исследуя и вскрывая галлюцинации, путем применения метода Брейера точно так же как в истерии. Я начал с предположения, что так же, как и в двух других известных мне неврозах защиты, паранойя должна содержать бессознательные мысли и вытесненные воспоминания, которые должны быть осознанными, преодолевая определенное сопротивление, как это происходит и в других неврозах.

 

Пациентка немедленно подтвердила мое ожидание, ведя себя  как истерик во время анализа, и сосредоточившись под давлением моей руки, она воспроизвела мысли, которые не могла вспомнить и поначалу не могла их понять, и которые противоречили ее ожиданиям. Таким вот образом было продемонстрировано возникновение важных бессознательных представлений в случае паранойи, и я мог надеяться, что компульсивная (принудительная) паранойя тоже пользуется вытеснением. Было только необычным то, что суждения (утверждения), которые произошли в бессознательном, обычно слышались ею внутри или галлюцинировались как ее голоса.

 

Что касается происхождения зрительные галлюцинаций, или, как минимум, ярких образов (представлений), я обнаружил следующее: Образ женского полового органа появлялся почти всегда вместе с органическим ощущением в этом органе. Однако, последнее (ощущение),  появлялось более постоянно и часто без образа.

 

Первые образы женских половых органов появились в гидротерапевтическом институте спустя несколько часов после того, как она действительно видела много  голых женщин в бане. То есть, эти образы всего лишь простые репродукции реального представления. Можно предположить, что эти представления повторялись, потому что с ними связан слишком большой интерес. Она заявила, что в тот момент стыдилась этих женщин, и что, как только она об этом вспомнила, она начала стыдится того, чтобы ее видели голой. 

 

Вынужденно  рассматривая этот стыд как на нечто компульсивное (принудительное), я пришел к заключению, что согласно механизму защиты представление, в котором она не испытывала стыда, наверное было вытесненным, и я попросил ее высвободить воспоминания, которые касаются темы стыда. Она быстро воспроизвела ряд сцен, начиная с семнадцати до восьми лет, в которых, купаясь перед матерью, ее сестрой и ее врачом, она стыдилась своей наготы. Этот ряд, однако, дошел до сцены, когда ей было шесть лет и когда она раздеваясь перед сном в детской комнате, не чувствовала стыда перед присутствующим там братом. Расспрашивая ее, обнаружилось, что таких сцен было много, и что в течение многих лет у братьев и сестер имелась привычка показывать себя голыми друг перед другом, пока они не повзрослели. Теперь я понял значение внезапной мысли о том, что за ней наблюдают, когда она готовиться ко сну. Это был неизменный фрагмент старого укоризненного воспоминания, и  теперь она пытается пережить тот стыд (наверстать упущенное), который она потеряла  будучи ребенком. 

 

Предположение, что мы имели здесь дело с детской любовью, часто встречающейся в этиологии истерии, было усилено дальнейшим ходом анализа, который также показал одновременные объяснения индивидуальных часто повторяющихся деталей в картине паранойи. Запустило ее  депрессию в то время начало разногласий между ее мужем и братом, вследствие чего последний (брат) больше не навещал ее. Она всегда была очень привязана к этому брату и в то время очень по нему скучала. Помимо этого, она рассказала о моменте в истории ее болезни, во время которого впервые “все стало ясным”, то есть, во время рассказа она убедилась, что ее предположение о том, что все ее презирают и преднамеренно раздражают, было верным. Она получила подтверждение этому во время визита своей свояченицы (невестки), которая в разговоре обронила слова, «Если бы такое случилось со мною, я бы не возражала против этого». Госпожа П. сначала приняла это высказывание, ничего не подозревая, но когда посетительница ушла, ей показалось, что эти слова содержали упрек, означающий, что у нее есть привычка с легкостью относиться к серьезным вопросам, и с этого часа она была уверена, что  стала жертвой общей клеветы.

 

Спрашивая ее о том, почему она почувствовала, что эти слова правдивы по отношению к ней, она ответила, что в этом ее убедил тон, c котором говорила ее свояченица (невестка). Впоследствии мы убедимся - это действительно характерная деталь паранойи.

 

Я убедил ее вспомнить разговор  невестки перед высказанным обвинением, и обнаружилось, что она рассказывала о том, что в доме ее отца были всякие трудности с братьями, и добавила мудрое замечание, “В каждой семье происходит много чего, что  скрывают, и если бы что-то подобное происходило у нее она принимала бы это проще”. Госпожа П. признала, что ее депрессия была связана с предложениями, сказанными еще до последнего высказывания. Когда она вытеснила оба высказывания, которые могли бы напомнить ей об отношениях с братом, и сохранила только последнее бессмысленное, то была вынуждена  соединить с ними чувство упрека невестки. Но, поскольку содержание этого высказывания абсолютно не имело никакого основания для такого предположения, она проигнорировала его и придала особое значение тону, с которым были произнесены слова. Это, вероятно, типичная иллюстрация к тому, что непонимания (неверные интерпретации) паранойи зависят от вытеснения.

 

Самым удивительным способом это также объясняет ее необычное поведение в том, что она назначает встречи с братом и затем отказывается сказать ему что-либо. Ее объяснение состояло в предположении, что как только она смотрела на него, он должен был понимать ее страдание, зная его причину.

 

Из того, что брат был действительно единственным человеком, который мог знать что-либо о причине ее болезни, следовало то, что она использовала ту причину, которую сознательно не понимала, но которая оказалась самой правдивой как только  в нее был вложен новый смысл из бессознательного.

 

Затем мне удалось заставить ее воспроизвести в памяти  различные сцены, в кульминационных моментах которых были сексуальные отношения с братом, по крайней мере, от шести до десяти лет. В ходе этой работы воспоминаний органические чувства  в ее половом органе "включались в обсуждение" точно так же регулярно, как это наблюдалось при анализе следов памяти истерических больных. Представление обнаженного женского полового органа (но теперь сведенного к детским пропорциям и без волос) сразу появлялось или оставалось в стороне в соответствии с возникновением сцены при свете или в темноте. Отвращение к еде, тоже объяснялось как  отвергающая деталь этих действий. После того как мы прошли через этот ряд галлюцинаторных ощущении, представления исчезли безвозвратно. ( 6)

 

Так я узнал, что эти галлюцинации были не чем иным, как фрагментами содержания вытесненных событий детства, то есть, признаками возвращения вытесненного материала.

 

Теперь я вернусь к анализу голосов. Необходимо здесь объяснить, почему такие равнодушные замечания, как “Идет госпожа П. — Она ищет жилье, и т.д.”, могли быть так мучительно восприняты, и как эти безобидные фразы сумели стать особенными под давлением галлюцинаций. С самого начала было понятно, что эти “голоса” не могут быть галлюцинациями воспроизведенных воспоминаний похожими на представления и ощущения, а скорее могут быть мыслями, которые “стали громкими”.

 

Впервые она услышала голоса при следующих обстоятельствах. С большим напряжением она прочитала красивую историю, “Heiterethei”, написанную О. Людвигом, и заметила, что во время чтения ей в голову приходило множество разных мыслей. Сразу после этого, во время прогулки, проходя мимо крестьянского дома внезапно голоса сказали ей: «Этот дом выглядит точно также как дом Heiterethei! Здесь хорошо, и здесь кустарник! Как она была счастлива во всей своей бедности!». В тот момент голоса повторяли целые абзацы из того, что она только что прочитала. Но осталось непонятным, почему дом, кустарник и счастье Heiterethei, да и просто такие безразличные, самые незначительные отрывки романа обратили на себя ее внимание и были навязаны с патологической силой.

 

Анализ показал, когда она читала ее посещали посторонние мысли, и  она возбуждалась от совершенно разных отрывков из книги. У нее возникло  вытесненное  сопротивление через существенную аналогию между парой из романа и ее с мужем, через воспоминания интимной жизни ее замужества и семейных секретов, поскольку все это было связано с ее сексуальной застенчивостью простыми и очевидными потоками мыслей, и в конечном итоге пробудили старые события детства. Из-за цензуры, которую осуществляло вытеснение (подавление), безопасные и идиллические (безмятежные) отрывки, связанные с нежелательными отрывками контраста и близостью, укрепились в сознании и позволили им стать слышимым. Например, первая вытесненная мысль относилась к клевете, которой уединенная героиня была подвергнута своими соседями. Она легко нашла в этом аналогию  собой. Она, также, жила в небольшом селении, ни с кем не общалась и считала себя презираемой своими соседями. Подозрение против соседей было основано на том факте, что в начале ее супружеской жизни она была вынуждена довольствоваться небольшой квартирой. Стена спальни, возле которой стояло брачное ложе молодой пары, примыкала к комнате соседей. Сильная сексуальная застенчивость пробудилась в ней с началом ее замужества. Произошло это очевидно из-за бессознательного пробуждения некоторых воспоминаний детства об игре в мужа и жену. Она была очень осторожна, чтобы соседи не смогли услышать через смежную стену ни слова, ни шума и эта застенчивость поменялась на подозрение касательно соседей.

 

Голоса поэтому обязаны своим происхождением вытесненным мыслям, которые в конце анализа действительно означали угрызения (совести) как и в случае аналогичной инфантильной травмы. Они (голоса) были соответственно симптомами возврата вытесненного, но в то же время они были результатами согласования между сопротивлением «я» и силой возврата вытесненного, которые в таком случае производят  искажение до неузнаваемости.

 

В других случаях при анализе голосов у госпожи П. искажение было менее заметно, тем не менее, услышанные слова всегда демонстрировали  дипломатическую неуверенность. Надоедливое повторение в основном было глубоко скрыто, связь отдельных предложений была замаскирована странными выражениями, необычными формами речи и т.д., особенностями, в основном характерными для слуховых галлюцинаций параноиков, и в которых я заметил следы (остатки) искажения компромисса.

 

Выражение «Там идет госпожа П., она ищет квартиры на улице", означает, например, угрозу того, что она никогда не оправится, потому что я обещал ей, что после лечения она сможет вернуться в маленький городок, где работал ее муж. Она снимала временное жилище в Вене в течение нескольких месяцев.

 

В некоторых случаях г-жа П. также чувствовала более отчетливые угрозы, например, относительно родственников ее мужа, умеренные выражения которых все еще продолжали противопоставляться печали, вызванной такими голосами. Учитывая все другое, что мы знаем о параноиках, я склонен предполагать, что постепенное ослабление такого сопротивления, которое снижает упреки так, что в конечном итоге защита полностью терпит неудачу и первоначальный упрек, обидное слово, от которого хотели спастись, возвращается в неизмененном виде. 

 

Я, однако, не знаю, является ли это постоянным ходом событий, не зависимо от того, что запрет на выражения упрека  не может с самого начала и до конца быть удаленным.

 

Мне остается использовать объяснения, полученные в этом случае паранойи для сравнения паранойи с навязчивым неврозом  Здесь, как и там, вытеснение  было показано как ядро психического механизма, и в обоих случаях вытесненное является сексуальным событием детства. Происхождение каждой паранойяльной навязчивости находится в вытеснении, а симптомы паранойи позволяют подобную классификацию как одно из найденных подтвержденных в навязчивом неврозе. 

 

Некоторые симптомы, среди которых есть все мании недоверия, подозрительности и преследования другими, также происходят от первичной защиты. В неврозе навязчивости первоначальный упрек стал вытесненным посредством формирования первичного признака защиты - неуверенности в себе, кроме того, упрек был признан обоснованным. Теперь, скрупулезно в течении определенного времени, приобретенная первичная защита, подтверждая свою действенность, принимает меры по не допущению доверия к возвращающемуся упреку в форме навязчивости. 

 

Создавая симптом-защиту недоверия к другим, упрек при паранойе вытесняется путем, который можно было бы определить как проекция; упрек также лишен признания и, в наказание за это, не защищает против возвращающихся упреков, которые содержаться в бреду. 

 

Другие симптомы в моем случае паранойи, следовательно, должны быть обозначены как симптомы возвращения вытесненного, и, как в неврозе навязчивости они показывают следы компромисса, позволяющего вхождение в сознание. 

 

Такими есть галлюцинации о том, что за человеком наблюдают во время раздевания, зрительные галлюцинации, галлюцинации восприятия и слышанья голосов.

 

Содержимое памяти  в упомянутой мании практически не изменилось и выглядит сомнительным только благодаря высказываниям. Возвращение вытесненного в визуальных образах приближается скорее к особенностям истерии, чем к неврозу навязчивости; тем не менее, истерия имеет привычку повторять свои символы воспоминания без изменений, в то время как галлюцинации воспоминания  параноика претерпевают искажения, похожие на такие же искажения, как и в навязчивых неврозах.

 

Аналогичное новое представление  занимает  место вытесненного (место детского полового органа занимает женский половой орган с особенно выраженными волосами, поскольку в первоначальном впечатлении они отсутствовали). Вполне свойственным паранойе, но не больше, чем описано в этом сравнении, является тот факт, что вытесненные упреки возвращаются как громкие мысли и должны поддаваться двойному искажению: (1) цензуре, которая либо заменит выражение другими связанными мыслями, либо сокроет их путем неясных выражений, и (2) ссылке на новое выражение, которое является лишь аналогом старого.

 

Третья группа симптомов, обнаруженных в неврозах навязчивости, симптомов вторичной защиты, не может существовать в качестве таковых в паранойи, для которой никакая защита не сработает против возвращающихся симптомов, в которые действительно верят. Вместо этого мы находим в паранойе другой источник образования симптома; бред (возвращенный симптом), достигающий сознание путем компромисса, требующего много интеллектуальной работы «я», пока он безоговорочно не сможет быть принятым «я». Поскольку бред не поддается влиянию, то «я» должно адаптироваться к нему, и, следовательно, соединяя бредовые образование, бредовые интерпретации, которые в результате приводят к трансформации «я», здесь соответствуют симптомам вторичной защиты невроза навязчивости.

 

В этом отношении мой случай был неполноценным, так как в то время не демонстрировал вообще попытки интерпретации,  такая попытка появилось позже. Однако, я не сомневаюсь, что, если бы к той стадии паранойи был также применен психоанализ, мы бы установили другой важный результат. Вероятно, мы бы  обнаружили, что даже так называемая слабость воспоминаний в параноиков является целеустремленной, то есть, зависит от вытеснения и служит своей цели. Впоследствии даже те не-патогенные воспоминания, которые остаются несогласными с преобразованием «я», также вытесняются и заменяются; возвращенные симптомы настоятельно этого требуют.

 

Сноска 1. Neurologisches Centralblatt, 1896, Nr. 10. [back]

 

Сноска 2.  Я сам предполагаю, что часто придуманные изнасилования истерических персон являются навязчивыми выдумками, происходящих от следов воспоминаний инфантильных травм. [back

 

Сноска 3. В статье о неврозе страха (Neurologisches Centralblatt, 1895, Nr. 2) я заявил, что "невроз страха, который бывает, как правило, в сочетании с истерией, может проявиться при созревании девочек в первом же столкновении с сексуальной проблемой". Я знаю сегодня, что причина проявления девственной тревоги на самом деле не соответствует первому столкновению с сексуальностью, но у таких лиц в детстве был прецедентный случай сексуальной пассивности, воспоминания которого были разбужены при «первом столкновении». [назад]

 

Сноска 4. Психологическая теория вытеснения должна также сообщить нам, почему только представления сексуального содержания могут быть вытесненными. Это можно сформулировать следующим образом: Известно, что представления сексуального содержания производят возбуждение в половых органах, напоминающих фактическое сексуальное событие. Можно предположить, что это соматическое возбуждение становится преобразованным в психическое. Как правило, упомянутая деятельность во время возникновения намного сильнее, чем в воспоминания о ней. 

Но если сексуальное событие происходит в период сексуальной незрелости и память об этом пробуждается во время или после сексуального созревания, воспоминание тогда действует непропорционально более возбуждающе, чем предыдущее событие, поскольку половая зрелость тем временем несравнимо увеличила реагирующую способность (силу) сексуального аппарата.

Но обратное количественное соотношение, кажется, содержит психологическое определение вытеснения. Через задержку половой зрелости по сравнению с психической функцией, сексуальная жизнь предлагает единственно имеющуюся возможность для противоположности относительной эффективности. Инфантильные травмы впоследствии действуют как новые события, но тогда они являются бессознательными. Более глубокие психологические дискуссии мне придется отложить на другое время. Кроме того, я обратил внимание на тот факт, что то, что здесь считается временем "половой зрелости" не совпадает с половым созреванием, но происходит одинаково (от восьми до десяти лет). [назад]

 

Сноска 5. Один пример вместо многих: одиннадцатилетний мальчик навязчиво устроил себя следующий церемониал перед тем, как ложиться спать: Он не мог уснуть пока  очень подробно не рассказывал маме о всех событиях дня; и вечером на ковре в его спальне не должно было быть самого маленького кусочка бумаги или любого другого мусора. Кровать должна была быть передвинута ближе к стене, три стула должны были стоять перед кроватью, а подушки должны были лежать определенным образом. Чтобы заснуть, он должен был брыкнуть обеими ногами несколько раз, и затем  лечь на бок. Это объяснялось следующим образом: Годами раньше, укладывая симпатичного мальчика спать, служанка использовала такую возможность, чтобы ложиться на него и сексуально его насиловать.

Когда позже это воспоминание проснулось от недавнего события, оно (воспоминание) заявило о себе в сознании путем навязчивого, упомянутого выше, церемониала, смысл которого действительно можно предположить, и проверить детали путем психоанализа. Стулья перед кроватью, которая находилась близко возле стены – защищали, чтобы никто не мог к нему подступиться; размещение подушек определенным способом — размещались так, чтобы они лежали по-другому, нежели они были тем вечером; движение ногами – желание прогнать человека, лежащего на нем; желание спать на боку – во время этой сцены он лежал на спине; подробное  исповедание матери - через запрет его соблазнительницы, он скрыл от матери это и другие сексуальные события; в конце концов, он сохранял пол своей спальне в чистоте -  потому что это было главном упрек, который он слышал от своей матери до этого. [назад]

 

Сноска 6. Когда скудный успех этого лечения позже снял обострение, она больше не видела отвратительные образы незнакомых гениталий, но она имела представление, что незнакомые люди видели ее гениталии, как только они находились  у нее за спиной. [назад]