О сложном церемониале невротических женщин (1912) Uber ein kompliziertes Zeremoniell neurotischer Frauen.

Абрахам Карл

                                                                                                          Перевод с немецкого С.Г. Жигулевой.

      Много лет тому назад Фрейд в одной небольшой статье описал отношения между неврозом навязчивости и религиозной деятельностью. Ежедневное наблюдение учит нас тому, что многие невротики — и не только люди, страдающие неврозом навязчивости, — в частном порядке делают из чего-либо культ, формы которого между тем напоминают религиозные ритуалы и церемонии. Часть этих обычаев ежедневно повторяется в жизни невротика с той регулярностью, с которой каждое утро и вечер при соблюдении определенных форм происходят почти молитвенные упражнения религиозного общества.

      Несмотря на то, что пространство для индивидуального создания подобного приватного культа очень широко, что мы встречаем у его людей, которые происходят из совершенно различных кругов и значительно отличаются своими условиями жизни, судьбами, их духовными способностями, воззрениями, тем не менее, часто совпадающие или все же очень похожие невротические церемонии. Это особенно относится к самым простейшим формам. Так, например, необходимость во время ходьбы по улице определенным образом ступать на плиту тротуара распространена в высшей степени; я не рассматриваю значение этой необходимости детально, т. к. с другой стороны запланировано исследование этого. Также часто встречается необходимость считать шаги при ходьбе или в то время, когда человек поднимается по лестнице, и достичь цели при определенном числе, которое должно делиться на два. Здесь речь идет о мерах уравновешивающейся справедливости, о сверх компенсации определенных запрещенных побуждений влечений, на которые здесь все же следует лишь указать.

Freud, S. Zwangshandlungen und Religionsubungen (1907 b) // G. W. — Bd. 7. — S. 129—139.

      Более необычно то, когда мы встречаем у невротичной̆ женщины довольно сложный̆ церемониал и вскоре после этого находим такой же у второй, другой натуры, точно незнакомой с первой пациенткой. Я хочу рассказать здесь о подобном ранее неисследованном церемониале, сообщив из психоанализа первого случая необходимые для понимания детали; о втором я упомяну лишь для того, чтобы принять во внимание характерные отступления от первого.

      По определенному, позже упомянутому поводу в ходе психоанализа пациентка, будем называть ее г-жа Z., неожиданно сообщила: когда она вечером собирается спать, ей по-настоящему делается неприятно, причем в определенном надлежащем порядке. Особенно она заботилась о правильности прически. Она вплетала в распущенные волосы белую ленту. К этому первому, неполному описанию своего церемониала в качестве обоснования она добавила: могло случиться так, что она неожиданно умерла бы ночью, и тогда бы ее нашли в неряшливом или неэстетичном состоянии.

      На другом сеансе она дополнила описание следующим: прическа, которую она делала вечером, была такой же, какая была у нее, когда та была молодой девушкой. После преодоления явных сопротивлений пациентка продолжила: когда она ложится, то заботится о том, чтобы ее кровать по возможности оставалась в порядке. Ночью она часто просыпалась и тогда как следует расправляла свою рубашку и постельное белье, которые, возможно, лежали беспорядочно. После этого она могла бы вновь заснуть, но спустя некоторое время снова просыпалась, чтобы произвести названные поправки. Не выполнить какую-либо часть этого упражнения до этого момента было для нее невозможно.

      Мотивы этого странного поведения большей частью находятся в области бессознательного, и их сложно разгадать. Сначала мы можем перевести лишь кое-что на наш язык с символического способа выражения: каждую ночь г-жа Z. ожидала смерти. При этом она перемещается в очень молодой возраст. Она украшает свои волосы лентой, белый цвет которой сразу же говорит о девственной невинности и смерти. Дама заботится о том, чтобы в случае ее смерти на ней и ее постели не было найдено ни одного признака беспорядка, чтобы не возникло и тени сомнения в ее девственности.

       Дальнейшее объяснение о смысле церемониала мы получаем из контекста, в котором пациентка впервые упоминает представленную привычку. После того, как уже ранее рассказав об очень выраженной фобии змей, однажды она сообщила о сновидении, в котором видела, как маленькая девочка играла со змеей. После пробуждения по определенным особенностям пациентка сделала вывод, что она сама была маленькой девочкой, которая играла со змеей. Вскоре после этого последовало сообщение, что в последнее время она почти каждую ночь вскакивала и потом испытывала сильный страх, что в ее кровати находится толстая змея. Во время после­ дующего анализа этого страха она всегда говорила о «большой змее».

      Идея, послужившая причиной возникновения вышеупомянутого сновидения, сначала привела нас к умершему старшему брату пациентки, которого она чрезвычайно сильно любила. Она рассказала, как они детьми — и хотя не только в раннем детском возрасте, — ежедневно видели друг друга обнаженными во время одевания, раздевания и купания, как они спали в одной комнате и часто приходили друг к другу в кровать. Дальнейшие ассоциации и привели к последующему отвращению пациентки к мужскому телу.

      Далее она рассказала о брате, что он был фантазером и полностью жил в своих приключенческих рассказах об индейцах, как он вечерами перед тем, как идти спать, ложился на изготовленный им самим щит, присваивал себе имя известного молодого индейца. На этом месте наступил ступор: имя «последнего из могикан» («Ункас») не приходило ей на ум. Это нарушение памяти могло иметь лишь одну функцию — препятствовать дальнейшему продвижению по избранному пути. Но в этом случае не сложно установить ассоциативный контекст, против установки которого было направлено сопротивление. В приключенческих рассказах Купера об индейцах отец Ункаса носит имя «Чин-гач-гук», по-немецки: «большая змея».

      Сновидение, в котором пациентка, будучи маленькой девочкой, играет со змеей, теперь не составляет труда истолковать. Она играет с гениталиями брата, которые пока еще незрелые. Вопрос, который обычно в одинаковой степени интересует мальчиков и девочек, таков, значительно ли больше пенис взрослого мужчины (прежде всего, подразумевается отец!), чем ребенка. Возникает склонность получить преувеличенное представление о его размерах. Ранее на эту тенденцию уже указывал Штекель в своей монографии о нервозных состояниях страха. В «Анализе фобии пятилетнего мальчика» Фрейда представление ребенка о гигантском размере пениса мужчины играет большую роль.

     «Большая» или «толстая» змея теперь становится понятна как противоположность еще инфантильному пенису брата, как пенис взрослого мужчины. Если пациентка боялась того, что в ее кровати была «большая змея», то прежде всего мы видим в этом типичный страх невротичных женщин перед мужскими гениталиями. Но в качестве постоянно повторяющегося термина обозначение «большая змея» определенно указывает нам на личность отца.

      В том направлении анализ уже и ранее предоставил достаточно материала, который теперь был еще дополнен. С раннего детства, но особенно с момента ранней смерти матери, пациентка была глубоко фиксирована на отце. Самым главным объектом ее вытесненных сексуальных фантазий был отец. Кто-либо другой, она была убеждена в этом, никогда бы не смог ее удовлетворить. Она наблюдала за его отношением к другим людям с большой ревностью. Проявились яркие аффекты, когда она сообщила, как после смерти матери некоторое время спала рядом с отцом, и как он позже случайно шел через ее спальню. Отец умер, когда она была в возрасте пубертата. В то время у нее была прическа, какую она делала каждый вечер с педантичной аккуратностью. Теперь мы уже в большей части понимаем ее церемониал. Она возвращается в то время, когда отец еще жил. Он тот, кого она ждет каждую ночь. Когда пробуждается ото сна и представляет в своей постели «большую змею», то в этом она переживает исполнение ее желания инцеста, направленного на отца, которое, однако, может пройти только под действием яркого страха. В другом контексте, впрочем, выявляется вытесненное желание иметь от отца ребенка.

      Фактически пациентка замужем. Ее бессознательное отклоняется от брака с другим мужчиной, а не с отцом; все возможные признаки сексуального отклонения позволяют узнать это отчетливо.

[Stekel, W. Nervöse Angstzustade und ihre Behandlung. — Berlin und Wien: Urban & Schwarzenberg, 1908.]

[Freud, S. Analyse der Phobie eines funrfjahrigen Knaben (1909 b). // G. W. — Bd. 7,— S. 241—377.]

      Ее фантазия уводит ее далеко от реальности, так что она каждый вечер, как молодая девушка и как невеста, накладывает макияж. Тем самым она доказывает отцу, которого ожидает, свою верность, в своем бессознательном она привязана к нему одному.

       Однако, осознанно она ожидает не отца, а смерть. Но анализ показывает, что оба представления идентичны. В жизни фантазий, особенно в сновидениях пациентки, большую роль играют нападения и насилие. В этих фантазиях она дает себе мазохистическую установку: она ожидает сексуальной атаки мужчины — отца! — смерти.

      В фантазии она переживает судьбу Асра, «которые умирают, когда любят». Таким образом, сорочка невесты и покойницы, постель невесты и покойницы становятся для пациентки идентичными представлениями, которые в образах ее бессознательной фантазии могут заменять друг друга.

      Следует отметить, что в создании интересующего нас церемониала, наряду с вытесненными желаниями инцеста, также принимает участие и вытесняющая инстанция. Пока пациентка бессознательно постоянно ожидает сексуального нападения, она всегда должна содержать в порядке постель и ночное одеяние, чтобы точно увидеть, что ее смерти не предшествовали сексуальные действия.

      Символ змеи, хотя и не сам церемониал, занимающий, пожалуй, в относящемся сюда материале такое важное место, неоднократно точно определен. И является не только символической заменой мужских гениталий. Змея может убить своим ядовитым укусом. Поэтому символ может одновременно выразить мысль фантазии коитуса и смерти. В этой связи следует отметить также, что змея обвивает свою жертву и раздавливает; такая смерть — это смерть в обвитом состоянии! Кроме того, в бессознательной фантазии представление «змеи» и «червя» расположены рядом друг с другом. Червь также является сексуальным символом мужчины и символом смерти. В нашем случае детское воспоминание входит в роль страха. Пациентка, будучи девятилетней девочкой, однажды вместе с мальчиком пыталась во дворе церкви сдвинуть с места камень и была очень сильно напугана, когда под камнем она увидела кучу червей. Мысль об этой сцене все еще вызывает у нее самое сильное чувство страха.

Обычно у невротиков, наряду с фобией змей, возникает и фобия червей.

      Страх перед змеей все-таки имеет особенно важную причину. Змея является для нее заменяющим отца животным-тотемом. Детский страх перед отцом перенесен на этот символ. При этом, кажется, также учитывается определенное детское воспоминание. Примерно в девять лет пациентка однажды испытала сильный страх перед глазами своего отца; благодаря многим фактам народной психологии нам известно, что взгляд змеи особенно опасен. Идентификация отца и змеи приобретает в результате этого еще более широкое сверхопределение.

      Из данных второй пациентки следует, что она также в течение многих лет каждый вечер соблюдала строгий церемониал. После того, как она раздевалась, она педантично приводила в порядок снятую одежду. Она ложилась на спину, преувеличенно тщательно разглаживала постельное и нижнее белье, затем скрещивала руки над грудью и заставляла себя лежать по возможности неподвижно, чтобы не нарушить порядка своей постели. Свое поведение — также как и первая пациентка, — она объясняла тем, что ночью она могла умереть, тогда у нее ничего не найдут в неряшливом или неэстетичном виде. Она скрещивала руки, потому что обычно руки умерших кладут так. Также прическа была сделана определенным образом. Последнюю процедуру пациентка совершенно осознанно объясняла тем, что хотела убедиться, с какой прической больше всего понравилась бы мужу, если бы позже выходила замуж. Это объяснение удовлетворительно, поскольку оно допускает эротическую подоплеку церемониала. Но оно переводит эротическое ожидание в неопределенное будущее, в то время как ожидание смерти переносится на ближайшие часы. Процесс смещения здесь совершенно очевиден. К сожалению, было невозможно провести в этом случае тщательный психоанализ. О связи церемониала с отцовским комплексом я не могу сказать ничего определенного; как и в первом случае, кажется, налицо совершенно похожие обстоятельства.

      Предположительно сложные действия совершенно схожего характера, как описанные здесь, встречаются у невротиков чаще после того как однажды на них обратили внимание. Особенно я испытываю ожидание относительно тех людей, которые уступают давлению расположить перед сном свою одежду совершенно определенным образом, который нельзя нарушить.

      Я хотел бы придать проанализированной выше форме церемониала название «Церемониал смерти невесты».