Сновидение и миф Исследование о психологии народов (1909)

Абрахам Карл

 

                                                                                                                Перевод с немецкого СТ. Жигулевой.

«...Случайностей не существует; а все, что нам кажется слепой определенностью, — именно это имеет самые глубокие корни».

I Объекты и методы психоаналитического исследования по Фрейду

  Теории психологии, связанные с именем 3. Фрейда, касаются ряда явлений в душевной жизни человека, которые, на первый взгляд, имеют мало общего. В опубликованном совместно с Брейером «Исследовании об истерии» Фрейд исходил из патологических психологических явлений. Постепенное развитие метода психоанализа потребовало тщательного изучения сновидений. Позднее стало очевидно, что для полного понимания этих явлений необходимо сравнение их с некоторыми другими феноменами. В связи с этим Фрейд видел свою задачу в том, чтобы расширять область проводимых им исследований за счет все новых сфер нормальной и патологической жизни души. Так, в «Сборнике небольших работ учения о неврозах» (1906) появились труды, посвященные истерии, навязчивым представлениям и другим психическим расстройствам, а также монография об остроумии, «Три очерка по теории сексуальности» и недавно вышедший анализ одного поэтического произведения, входящий в первый том этого сборника. Фрейду удалось рассмотреть эти кажущиеся гетерогенными продукты человеческой психики, используя одни методы. Общим у этих продуктов является их связь с бессознательным, с душевной жизнью в период детства и с сексуальностью; их объединяет тенденция представлять желание индивида исполнившимся, общими являются средства, используемые для этого.

[Freud, S. (совместно с: Breuer. Josef) Studien über Hysterie (1895d). // G. W. — Bd. 1. — S. 75—312.]
 [Freud, S. Die Traumdeutung (1900a). // G. W. — Bd. 2/3.] [Различные работы позднее были включены в G. W.]

[Freud, S. Der Witz und seine Beziehung zum Unbewußten (1905c). // G. W. — Bd. 6.]

  Тот, кто не знаком с работами Фрейда и его последователей, будет удивлен всерьез предпринятой попыткой сопоставить все эти психические образования, применяя одинаковые методы. Он спросит, какое отношение остроумие имеет к бессознательному. Он усомнится, что некая болезнь может внушить человеку, страдающему этой болезнью, что желание его исполнилось, и ему будет не понятно, как можно провести параллель между этой болезнью и поэтическим произведением. Ему будет не понятно, что связывает сновидения взрослого человека и психику ребенка. И больше всего, вероятно, он воспротивится тому, что всем этим психологическим феноменам приписывается связь с сексуальностью. Таким образом, учение Фрейда кажется противоречивым и абсурдным; его теории как будто обобщают отдельные факты, не подвергая их критике. Как следствие, у человека появляется желание a limineотвергнуть те методы исследования, с помощью которых были получены результаты, подобные названным выше.

    Если бы моей целью было ответить на некоторые возражения, то мне необходимо было бы подробно изложить все постулаты учения Фрейда и тем самым значительно превысить допустимый объем данной работы. В ходе нашего исследования нам представится возможность затронуть большинство тех важных проблем, которым Фрейд посвятил свои труды. Пока мы ограничимся следующим замечанием: все без исключения психические феномены, которые мы сопоставим ниже, являются продуктом фантазии человека. В дальнейшем нельзя игнорировать предположение, что они могут проявляться одновременно как некие аналогии.

Приблизительно такую позицию по отношению к учению Фрейда занимает медицина. Следует согласиться с тем, что теории Фрейда могут показаться странными любому беспристрастному читателю. Необходимо подчеркнуть, что эти теории во многом противоречат традиционной психологии. Однако это не повод к тому, чтобы отмахиваться от них, пожимая плечами и отпуская в их адрес остроты, как это делают критики.

[Freud, S. Drei Abhundlungen zur Sexualtheorie (1905d). // G. W. — Bd. 5. — S. 27, 33—145.]

 [Freud, S. Der Wahn und die Träume in W. Jensens «Gradiva» (1907a [1906]). // G. W. — Bd. 7. — S. 29—122.]

 [A limine (лат.) — с порога.]

  Помимо продуктов индивидуальной фантазии, встречаются такие, которые не могут быть приписаны фантазии отдельного человека. Здесь я ограничиваюсь тем, что рассматриваю в качестве таких образований мифы и сказки. Нам не известно, кто их создал, кто рассказал их впервые. Они передавались из поколения в поколение, подвергаясь при этом многочисленным изменениям. В мифах и сказках воплощена фантазия народа. Фрейд также сделал их предметом своих исследований и установил наличие сходства в психологическом плане между ними и продуктами индивидуальной фантазии. Недавно еще один исследователь пошел по его стопам. Риклин проанализировал сказки различных народов. Настоящая работа представляет собой лишь попытку сравнить миф с феноменами индивидуальной психологии, в особенности со сновидением. Этот труд имеет своей целью доказать, что учение Фрейда может быть успешно применено к психологии мифа, то есть может создать основу для нового понимания мифов.

[Freud, S. Die Traumdeutung (1900а). // G. W. — Bd. 2/3.] Упомянутый труд Риклина «Исполнение желаний и символика в сказке» (Riklin. F. Wuncherfullung und Symbolik im Märchen. // Schiften zur angewandten Seelenkunde. — Bd. 2. — Leipzig und Wien: Deuticke, 1908.) вышел в свет после того, как я завершил работу над моей статьей. Таким образом, я могу воспользоваться лишь кратким предисловием автора («Еженедельник психиатрии и неврологии», 1907, NoNo 22—24).

Также по завершении работы над настоящей статьей вышло в свет сочинение Фрейда «Поэт и фантазирование» (Neue Revue, No 2, март 1908 [Freud. S. Der Dichter und das Phantasieren (1908e [1907]). // G. W. — Bd. 7. — S. 213— 223.]), в краткой форме выражающее основную идею моего труда. («Что касается мифов, то вполне вероятно, что они соответствуют искаженным остаткам фантазий целых наций, вековым снам молодого человечества».)

II  Детские фантазии в сновидении и в мифе. Перенос теории желания на миф

  Я хотел бы уже сейчас предупредить некоторые напрашивающиеся сами собой принципиальные возражения, направленные против идеи, которую я хочу претворить в жизнь. Вызовет возражения тот факт, что миф продуцируется фантазией в состоянии бодрствования, в то время как сновидение — в состоянии сна, т. е. в состоянии сужения сознания. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что между этими состояниями нет принципиальной разницы. Мы видим сновидения не только в состоянии сна; существуют также сны наяву. В снах наяву мы находимся в нереальной ситуации и формируем мир и свое будущее в соответствии со своими желаниями. Вскоре нам станет ясно, что подобную тенденцию имеет и ночное сновидение. Некоторые люди в большей степени подвержены снам наяву, им свойственна погруженность в себя. Переход к патологической деятельности фантазии незаметен. Дети особенно охотно предаются таким фантазиям, похожим на сон. Мальчик в своих снах наяву видит себя правителем огромного королевства и одерживает победы в кровавых битвах или представляет, что он вождь индейского племени, или что-нибудь подобное. Нередко степень похожей на сон погруженности в себя в состоянии бодрствования у детей является патологической. Уже из этого явствует, что между снами наяву и сновидениями нет четкой грани. Но мы также знаем из исследований Фрейда, что мысли сновидения формируются не во время сна, а в состоянии бодрствования. В сновидении они лишь получают форму, отличную от той, в которой мы обычно выражаем свои мысли.

 Другое возражение, также являющееся лишь на первый взгляд оправданным, поможет нам определить отправную точку наших дальнейших исследований. Кто-то укажет на то, что сновидение является индивидуальным продуктом, в то время как в мифе в определенной степени отражен дух целого народа. Исходя из этого, такое сравнение он сочтет недопустимым. Это возражение легко опровергнуть. Если основой сновидения являются побуждения отдельного индивида, то существуют и побуждения, присущие всему человечеству. Они проявляются в сновидениях, названных Фрейдом «типичными». Фрейду удалось свести эту группу сновидений к определенным желаниям, свойственным всем людям, а также доказать, что эти желания лежат в основе определенных мифов. Таким образом, рассуждения Фрейда о типичных сновидениях могут послужить основой для наших исследований. Однако для достижения цели нам также необходимо принять анализ типичных сновидений за точку отсчета. Такой анализ дает нам возможность подробно рассмотреть теорию желания в сновидении. Кроме того, внутри них существуют более простые отношения, чем внутри большинства других сновидений.

 [Freud, S. Die Traumdeutung (1900а). // G. W. — Bd. 2/3.]

    Согласно теории Фрейда, в основе всякого сновидения лежит желание, вытесненное в область бессознательного. В жизни каждого человека были случаи, воспоминание о которых вызывает у него сильное чувство неудовольствия. Он пытается исключить подобные реминисценции из сознания. Ему не удается полностью стереть их из памяти, он может лишь вытеснить их в бессознательное. Вытесненные воспоминания и сопутствующие им желания оказываются как будто забытыми, т. е. они исключены из спонтанного воспоминания. Но как только функция сознания по какой-либо причине нарушается, когда фантазия приходит на смену логическому мышлению, как это происходит в снах наяву, в ночных сновидениях и при различных патологиях, тогда вытесненный психический материал вновь высвобождается. В сновидениях и симптомах некоторых психических расстройств вытесненные желания вновь дают о себе знать. Их некогда ожидаемое, но так и не ставшее реальностью исполнение представлено теперь в фантазии. Фрейд доказал, что вытеснение значительной части желаний происходит в детстве, и к этому факту мы обратимся немного позже. Пока же нам достаточно придерживаться мнения Фрейда о том, что сновидение представляет собой исполнение вытесненного желания, и что это желание берет начало в детстве сновидящего.

Еще один на первый взгляд очень веский довод против намеченного сопоставления может состоять в том, что миф формируется постепенно многими поколениями, а сновидение является мимолетным, недолговечным образованием. Это возражение будет опровергнуто в ходе исследования.

 Фрейд считает, что следует особо подчеркнуть происхождение типичных сновидений из инфантильных реминисценций. Особенно содержательными в этом плане являются те сновидения, в которых представлена смерть близких родственников. На первый взгляд эти сновидения противоречат теории Фрейда о том, что сновидение содержит в себе исполнение желания. Пожалуй, каждый, кто хоть раз видел в сновидении смерть любимого родственника, резко воспротивится предположению, что он желал его смерти и в сновидении пережил исполнение этого тайного желания. Он также подчеркнет, что сновидение это вызвало неприятные чувства, страх, испуг и тем самым выражает, скорее, опасение, но никак не желание.

   Однако теория не подразумевает лишь действенные на данный момент желания, она, напротив, придает значение ранним инфантильным порывам. Таким образом, если кто-то видит во сне смерть любимого родственника, то это, согласно учению Фрейда, ни в коей мере не свидетельствует о том, что сновидящий испытывает это желание сейчас; очевидно, он желал этого когда-то очень давно. Однако и это признать нелегко.

   До определенного возраста, в котором проявляются значительные различия между индивидами, ребенок еще не знает альтруистических порывов. Его жизнь полностью подчинена наивному эгоизму. Абсолютно ошибочным является предположение, что чувства ребенка к его родителям, братьям и сестрам изначально являются чувствами симпатии и расположения. Напротив, между братьями в семье существует определенная конкуренция. Ребенок, бывший до этого в семье единственным, открыто выказывает ревность, если на свет появляется второй ребенок, за которым в силу его беспомощности родители заботливо ухаживают. Нет ничего необычного в том, что ребенок не дает младшему бутылку с молоком, и что он испытывает ревность, когда видит новорожденного на коленях у матери, где до этого мог сидеть только он. Ребенок завидует игрушкам младшего брата или сестры и подчеркивает свои положительные качества, когда рассказывает взрослым о младшем. Младший ребенок в меру своих возможностей реагирует на это в столь же эгоистичной манере. Он видит в старшем угнетателя, тирана и старается помочь себе. насколько это по силам маленькому ребенку. В нормальных отношениях большинство этих закономерностей постепенно исчезает. Но полностью искоренить их не удается никакими воспитательными мерами.

    Эти враждебные импульсы старшего ребенка, направленные против младшего, выражаются в желании, чтобы тот был мертв. Разумеется, возникнут споры по поводу того, что ребенок может быть настолько «плохим», чтобы желать смерти другому. «Тот, кто так говорит, не принимает во внимание, что представление ребенка о “смерти” имеет мало общего с тем, что под этим словом подразумеваем мы» (Фрейд). Ребенок не имеет четкого представления о смерти человека. Вероятно, он знает, что кто-то из родственников умер, мертв. Для него это означает лишь то, что этого человека больше нет рядом. Сколь легко ребенок примиряется с отсутствием любимого человека, мы знаем из ежедневных наблюдений. Он протягивает руки в том направлении, в котором ушла мать, какое-то время плачет, а потом находит утешение в игре или еде и больше не вспоминает об ушедшей. Дети старшего возраста с нормальной психической конституцией так же легко переносят разлуку. В раннем детстве ребенок отождествляет смерть с отсутствием. Он не может представить себе, что человек, о котором говорят, мертв, что он никогда не вернется. Теперь нам понятно, насколько безобидно один ребенок представляет смерть другого (или еще кого-либо). Тот является их конкурентом; если бы его не было, то не было бы и повода для соперничества и ревности.

    Между братом и сестрой конфликты на почве конкуренции сгладить легче, чем между детьми одного пола, и происходит это благодаря сексуальной привлекательности. К этому вопросу мы еще вернемся позднее.

    Новое противоречие возникает, если рассматривать с вышеназванной точки зрения отношение ребенка к родителям. Как можно предположить, что ребенок желает смерти отца или матери? Подобная мысль допустима лишь в том случае, если родители плохо обращаются с ребенком, но, по счастью, такие случаи редки, и обобщение их недопустимо.

 [Freud, 5. Die Traumdeutung (1900а). // G. W. — Bd. 2/3.]

 Сновидения о смерти отца или матери, встречающиеся у каждого человека, содержат в себе искомое объяснение. Фрейд указывает на то, что «в сновидении о смерти родителей часто фигурирует родитель того же пола, что и сновидящий, т. е. мужчина видит во сне преимущественно смерть отца, а женщина — смерть матери» '. Фрейд считает, что это объясняется отчасти тем, что в раннем детстве сын выказывает сексуальное предпочтение матери, а дочь — отцу. Это предпочтение провоцирует соперничество сына с отцом из-за любви матери и соперничество дочери с матерью из-за любви отца. Рано или поздно сын начинает протестовать против patria potestas, иногда открыто, иногда внутренне. В то же время отец отстаивает эту свою власть перед подрастающим сыном. Подобные отношения существуют и между дочерью и матерью. Но как бы культурный человек ни смягчал и ни преобразовывал эти конкурентные отношения посредством почтения к родителям и любви к детям, ему так и не удается полностью уничтожить следы этого соперничества. В лучшем случае эти тенденции вытесняются в бессознательное. Именно тогда они выражаются в сновидениях. Дети, склонные к нервным или психическим заболеваниям, уже в раннем возрасте демонстрируют чрезмерную любовь или сильнейшее неприятие обоих родителей или одного из них. В сновидениях вышеупомянутые тенденции проявляются особенно четко, как и в симптомах развивающегося позднее заболевания. Фрейд приводит примеры, доказывающие это. Среди прочих он упоминает душевнобольную девочку, в состоянии спутанности поначалу испытывавшую сильнейшее отвращение к матери. Когда сознание пациентки прояснялось, она видела сновидения о смерти матери. В конце концов, ей стало недостаточно вытеснять чувства к матери в бессознательное, она перешла к гиперкомпенсации этого чувства посредством формирования фобии, т. е. патологического опасения, что с матерью что-то случится. Отвращение, по мере того, как к больной возвращалось самообладание, трансформировалось в заботу о здоровье матери. Мне самому довелось недавно наблюдать точно такой же случай.

[Freud, S. Die Traumdeutung (1900а). // G. W. — Bd. 2/3.] [Patria potestas (лат.) — отцовская власть.] «Толкование сновидений», S. 179 f. [Freud, S. Die Traumdeutung (1900a). // G. W. — Bd. 2/3. — S. 265 f.].

  Необходимо добавить, что взрослые нередко видят во сне смерть ребенка. Беременные женщины, испытывающие дискомфорт из-за своего положения, видят во сне аборт. Отцы и матери, в состоянии бодрствования испытывающие любовь и нежность к своему ребенку, при определенных обстоятельствах видят его во сне умершим, например, если ребенок препятствует достижению какой-либо цели.

  Итак, типичные сновидения выражают желания, в которых мы в состоянии бодрствования себе не признаемся. В сновидении эти тайные желания находят свое выражение. Эти желания, встречающиеся у многих или даже у всех людей, содержатся также и в мифах. Таким образом, первый пункт, по которому мы будем проводить сравнение, — это общее содержание определенных сновидений и мифов. Нам придется и далее следовать теориям Фрейда. Потому что он первым, как уже упоминалось, сделал анализ одного мифа — об Эдипе, исходя из результатов, полученных в ходе работы над толкованием сновидений. Я приведу цитату из его труда «Эдип, сын правителя Фив Лая и Иокасты, в младенчестве был брошен отцом на растерзание диким зверям, потому что оракул предсказал тому смерть от руки его еще не родившегося сына. Но мальчик оказывается спасенным, и другой царь воспитывает его как своего сына. Эдип, будучи неуверенным в своем происхождении, идет к оракулу. Оракул дает ему совет избегать своей родины, поскольку ему суждено стать отцеубийцей и жениться на собственной матери. Он покидает свою мнимую родину и встречает царя Лая. Во внезапно вспыхнувшей ссоре Эдип убивает его. Вскоре Эдип приходит в Фивы, разгадывает загадку Сфинкса, преграждавшего дорогу в город, благодарные жители Фив провозглашают его своим царем, и он женится на Иокасте. Долгое время правит он в мире и спокойствии и становится отцом двух дочерей и двух сыновей, не ведая, что Иокаста — его мать, но вот в городе разразилась чума, и фиванцы вновь испрашивают совета оракула. С этих событий начинается трагедия Софокла. Пророки возвещают о том, что чума прекратится, если из царства будет изгнан убийца Лая. Действие трагедии заключается в постепенном развитии искусно подготовленного разоблачения (что можно сравнить  с процессом психоанализа), заключающегося в том, что Эдип — убийца Лая и сын Иокасты» .

Op. cit. S. 180 f. [Freud, S. Die Traumdeutung (1900a). // G. W. — Bd. 2/3. — S. 267 f.].

   Трагедия Эдипа производит на нас столь же сильное впечатление, как и на современников Софокла, хотя нам чужды их представления о богах и роке, как и их вера в предсказания оракула. Из этого Фрейд обоснованно делает вывод, что в сказании заключено нечто такое, что пробуждает в нас одни и те же чувства. «Вероятно, всем нам знакома ситуация, когда первый сексуальный порыв направлен на мать, а первое чувство ненависти и желание применить грубую силу — на отца; об этом свидетельствуют наши сновидения». Трагедия Эдипа создает у нас иллюзию исполнения наших детских желаний, в то время как мы сами в процессе развития заменяем сексуальное влечение к матери и неприятие отца любовью и уважением.

  Фрейд считает, что эта трагедия указывает на типичное сновидение о том, как сновидящий вступает в интимную связь с матерью.

В переводе этот отрывок звучит так:

«Потому что многие видели во сне, что они вновь соединились с матерью».

  В трагедии заключена реализация двух взаимосвязанных фантазий, берущих начало в детском возрасте или в сновидении: фантазии о смерти отца и об интимных отношениях с матерью. Последствия реализации этих фантазий представляются нам ужасающими.

   Отражением того же самого конфликта между отцом и сыном является миф об Уране и титанах. Уран хочет избавиться от своих сыновей, так как опасается, что они могут отнять у него власть. Его сын Кронос в отместку кастрирует его. Именно эта форма мести указывает на сексуальный аспект соперничества. Впрочем, Кронос таким же образом защищает себя от своих детей: проглатывает их всех за исключением самого младшего сына, Зевса. Зевс мстит ему, заставляет выплюнуть проглоченных детей и изгоняет Кроноса и всех титанов в Тартар; согласно другой версии, Зевс также оскопляет отца.

 [Freud, S. Die Traumdeutung (1900а). // G. W. — Bd. 2/3.] [Ibid.]

 [Софокл. Царь Эдип. // Софокл. Драмы. — М.: Наука, 1990. — С. 38. (Пер. Ф.Ф. Зелинского).]

III Символика в языке и в сновидении, А ТАКЖЕ В ДРУГИХ ПРОДУКТАХ ФАНТАЗИИ

 Оба рассказа об Эдипе и Уране и их детях схожи не только по содержанию, но и по форме. В обоих рассказах практически отсутствует символическое иносказание. Ход событий изложен нам простыми словами. Примечательно, что это характерно и для тех типичных сновидений, которые мы рассматривали для толкования тех мифов. Здесь, как замечает Фрейд, символическое иносказание также практически не выражено.

 В общем и целом при толковании сновидений мы вновь и вновь сталкиваемся с влиянием некой психической инстанции, обозначенной Фрейдом как цензура. Позже мы вплотную подойдем к ее рассмотрению, пока же охарактеризуем вкратце ее наиболее важные черты. Цензура не допускает появления в сновидении наших тайных желаний в их настоящей, не завуалированной форме, она способствует сокрытию истинной направленности сновидения посредством «искажения сновидения». Для того, чтобы обойти цензуру, необходима напряженная «работа сновидения». С ее проявлениями мы ознакомимся позже. Однако одну из форм искажения сновидения — символическую маскировку желаний — необходимо рассмотреть уже сейчас. Упоминавшиеся выше сновидения о смерти отца и интимных отношениях с матерью представляют собой очевидное исключение, поскольку здесь желание, казавшееся нам еще в состоянии бодрствования отвратительным, мы видим исполнившимся, причем совершенно открыто, без какой-либо символической маскировки. Фрейд объясняет это воздействием двух факторов. Ни от одного желания мы не дистанцируемся так, как от этого, цензура не властна над столь чудовищными стремлениями. Во-вторых, это желание может легко скрыться за заботой о жизни любимого человека. Особый интерес вызывает то обстоятельство, что мифы как об Эдипе, так и о Кроносе и Зевсе содержат очень мало средств, имеющих символическое значение. В состоянии бодрствования человеку кажется, что он бесконечно далек от злоключений Эдипа и жестокости Кроноса по отношению к своим детям и отцу.

  Забегая вперед, мы констатируем, что между некоторыми мифами и определенными сновидениями очевидно сходство. Впоследствии мы выясним, имеют ли эти сходные черты общее значение. Анализ большинства мифов — как и большинства сновидений — затрудняется символической иносказательностью в передаче собственно содержания. Поскольку в мифе об Эдипе, как и в схожих с ним по содержанию типичных сновидениях, это препятствие отсутствует, он сыграл роль введения в интересующие нас проблемы.
  Если мифы в большинстве своем повествуют о событиях символически, то в действительности они должны содержать или означать нечто совсем иное, что совершенно не соответствует их внешней форме. Таким образом, они, как и сновидения, нуждаются в толковании. В качестве примера символичного мифа мы рассмотрим миф о Прометее. Мы применим к нему методы толкования, схожие с теми, что используются при толковании сновидений. На примере этого в дальнейшем необходимо сравнивать сновидение и миф.

    Мне известно, с каким противоречием мне придется столкнуться, если я задамся целью толковать миф так же, как и сновидение, и если стану утверждать, что в мифе и в сновидении присутствует одна и та же символика. Огромной заслугой Фрейда является то, что он исследовал эту символику. Благодаря этому исследованию мы узнаем о важных взаимосвязях между уже упомянутыми психическими образованиями. Значение этого знания, полученного путем трудоемких исследований, зачастую ставится под сомнение критиками. Противники учения Фрейда считают символическое толкование неправдоподобным и надуманным. По их мнению, Фрейд и его сторонники находились под влиянием самовнушения, побуждавшего их к тому, что они все толковали, опираясь на свое предвзятое мнение. Но особенно сильное недовольство критиков вызвано тем, что Фрейд и его последователи считают символику сновидений и близких им по характеру образований выражением сексуальных представлений. Ни один постулат учения Фрейда, столь отличающегося от традиционных воззрений, не подвергается такой жесткой критике, как толкование символики. Однако именно оно имеет большое значение для нашей дальнейшей работы. Поэтому прежде чем я вплотную подойду к истолкованию символов отдельного мифа, я хотел бы для этой части моего исследования создать по возможности более обширную базу. С этой целью я приведу доказательство того, что символика, исследованием которой занимался Фрейд, скрыта в каждом из нас и с давних времен существует в жизни человечества. При этом окажется, что речь идет преимущественно о сексуальной символике, о выражении сексуальных фантазий. Мои дальнейшие рассуждения основываются отчасти на ценных работах Кляйнпауля. Этот исследователь также был вынужден защищаться от нападок критиков. Я цитирую замечание об этом самого Кляйнпауля. «Мы только хотели бы указать на то, что эти (т. е. сексуальные) фантазии существовали не только в прошлом, когда они были естественны, но сохранили свое влияние вплоть до нашего времени, когда их клеймят и считают гибельными». Я утверждаю, что сексуальная символика является психологическим явлением, которое вместе с человеком проходит сквозь пространство и время. На стадии зарождения нашей культуры оно проявляется наиболее отчетливо, и не в столь резкой, однако в достаточно четкой форме оно утвердилось в жизни души человека и существует там по сей день. Кляйнпауль использует в связи с этим очень меткое выражение: «Человек сексуализирует мир».

    Если мы взглянем на зачатки изобразительных искусств, мы найдем всевозможные изображения половых органов человека, иногда завуалированные, иногда представленные со всей четкостью, не оставляющей никаких сомнений. В одном случае их формы использованы в качестве декоративной детали, в другом случае вазы, кувшины и другие предметы быта выполнены в форме гениталий. Среди ремесленных изделий различных народов встречаются предметы, заимствующие не только форму, но и название своего прообраза. Египетские, греческие, этрусские и римские вазы и другие предметы быта красноречиво свидетельствуют о сексуальной символике, существовавшей в жизни этих народов во все времена. Если мы рассмотрим произведения искусства и предметы быта тех народов, что находятся на низкой ступени культурного развития, то мы увидим то же самое, если, конечно, намеренно не закроем на это глаза. Данная область и по сей день представляет собой широкое поле деятельности для искусствоведения, поскольку в литературе встречается множество примеров такого рода.

Kleinpaul, R. Leben der Sprache und ihre Weltstellung. — 3 Bde. — Leipzig, 1893. — Bd. 1: Die Rätsel der Sprache, 1888. Bd. 2: Sprache ohne Worte, 1890. Bd. 3: Das Stromgebiet der Sprache, 1892.

Kleinpaul. R. Leben der Sprache und ihre Weltstellung, 3 Bde., 1893. — Bd. 2: Sprache ohne Worte. — Leipzig, 1890. — S. 490.

  Вероятно, еще большее значение сексуальная символика имеет в религиозных культах всех народов. Многочисленные обычаи содержат в себе сексуальную символику. Встречающиеся у многих народов культы плодородия дают мощный толчок к развитию символики, находящей зачастую не только однозначные выражения (фаллос и т. д.).

    Однако нам не стоит слишком отдаляться от повседневной жизни. Сам наш язык свидетельствует о том, что сексуальный аспект во все времена имел огромное значение для мышления человека. Во всех индогерманских и семитских языках существуют (или существовали ранее) «рода». На этот факт обычно почти не обращают внимания. Но зададимся вопросом: почему слова нашего языка относятся к тому или иному роду? Почему неодушевленным предметам язык приписывает тот или иной род? В некоторых индогерманских языках существует еще и третий род; к нему относятся слова, не нашедшие себе места в двух других категориях, либо потому, что фантазия человека не находит половых аналогий, либо в силу того, что по какой-либо причине должна быть подчеркнута половая нейтральность. Разумеется, не всегда просто установить причину, по которой предмет в языке принимает тот или иной род. Также следует указать на то, что некоторые существительные в родственных языках относятся нередко к разным родам. Если бы мы приступили к подробному рассмотрению этой в высшей степени интересной проблемы языкознания, мы бы слишком далеко ушли от темы. Поэтому ограничимся лишь тем, что назовем некоторые правила, в особенности правила немецкого языка. В немецком языке все слова в уменьшительно-ласкательной форме относятся к среднему роду. Совокупная фантазия народа сравнивает их с ребенком. О маленьких детях мы говорим «дитя» и обращаемся с ними так, как будто они не относятся к какому-либо полу; а кое-где и о взрослых девушках говорят «дитя», пока они не выйдут замуж. Слова Mädchen [девушка] и Fräulein [барышня] также образованы при помощи уменьшительноласкательных суффиксов, и поэтому к среднему роду относятся те, кого так называют, вплоть до их замужества! Зачастую существуют разные обозначения для самцов и самок животных одного вида. Однако некоторые названия животных относятся к одному из трех родов вне зависимости от того, о самке или о самце идет речь. В определенных случаях можно легко установить причину этого. К мужскому роду причисляются названия тех животных, которым человек приписывает качества, свойственные мужчине, в особенности такие, как физическая сила, мужество и т. д. По этой причине названия крупных хищников и хищных птиц мужского рода. Слово «кошка» мы употребляем чаще, чем слово «кот», гибкость этого животного, грациозность и ловкость ассоциируются у нас с женскими качествами. Этих примеров, я думаю, будет достаточно.

   Еще более удивительным является тот факт, что и неодушевленные существа в языке сексуализируются. Существуют объекты, которые в разных языках, как правило (или даже зачастую), причисляются к одному роду. Налицо здесь привычная разным народам сексуальная символика. Так, например, названия разновидностей кораблей в немецком языке преимущественно женского рода. Присваиваемые кораблям имена собственные употребляются также по большей части как существительные женского рода, даже если это мужские имена. Даже английский язык, сохранивший лишь рудименты половой дифференциации, относит корабль к женскому роду; только военный корабль этот язык сравнивает с воинственным мужем и называет его «man of war». Примечательно, что над килем многих кораблей можно увидеть украшение в виде женской фигуры. «Моряк видит у корабля не только плечи и заднюю часть, в его глазах корабль похож на ковчег, таящий в себе зачатки жизни, он похож на таинственный сундук, который на празднествах в честь Деметры и Диониса женщины несли во время шествия. Корабль похож на жену индийского бога Шивы, корабль бороздит воды мирового океана с мачтой, как будто с фаллосом» (Кляйнпауль). Здесь, вероятно, вплетается еще одно представление. Моряк часто оказывается на долгое время разлучен со своей женой, он привязан к кораблю. Он живет со своим кораблем, как крестьянин живет со своей женой и детьми. Так корабль, говоря образно, становится женой моряка.

 Зрачок человека, круглое черное пятно, в различных языках сексуализируется таким же образом. «Pupilla» в переводе с латинского означает «девочка»; греческое слово «коgn», испанское «nina», слово «kannа» в санскрите имеют то же значение. В древнееврейском языке существуют два слова, одно из которых так же означает «девочка», а другое — «мальчик». Как считает большинство исследователей, причиной такого названия стало миниатюрное зеркальное отражение, которое один человек видит в глазах другого. Однако Кляйнпауль выражает несогласие со столь поэтичным объяснением и дает другое, более правдоподобное. Круглое пятно в центре радужной оболочки глаза фантазия человека сравнивала с дырой и рассматривала как грубый символ женских половых органов, так же, как это происходит, например, с ухом. Какое бы объяснение ни являлось верным — сексуализация совершенно асексуального объекта остается фактом.

   В некоторых немецких диалектах крючки и петли называются самцами и самками. Слова «матка», «матрица», «патрица» используются в разных ремеслах, при этом речь всегда идет о неком отверстии и стержне, входящем в это отверстие. В Италии ключи делятся на «мальчиков» и «девочек» в зависимости от того, каким концом они входят в соответствующую часть замка — массивным или полым.

    Мы говорим о городах и даже о целых странах как о лицах женского пола. Почти все деревья у нас женского рода; очевидно, что плодородие является Тertium comparationis. В латинском языке женский род всех деревьев даже строго предписывается правилом. («Женщины, деревья, города, земли» и т. д.).

  Я ограничиваюсь лишь несколькими наглядными примерами. Если углубиться в изучение родного язьжа, то во всем можно отыскать эту сексуальную символику. Богатый материал по этому вопросу содержит работа Кляйнпауля «Водосбор языка».

   Воображение человека, таким образом, приписывает неодушевленным предметам наличие какого-либо пола. Это свидетельствует о том, что сексуальное имеет огромное значение для воображения человека. Из этого также следует, что человек относится к неодушевленным предметам не объективно, а с ярко выраженной субъективной личной оценкой, что определяется его сексуальностью. Человеческой природе свойственно наделять окружающие предметы качествами, присущими живым существам: ребенок ругает и бьет стол, о который он ударился. Но человек не ограничивается тем, что одушевляет предметы, он относит их к тому или иному полу. Так мы приходим к пониманию приведенного выше изречения Кляйнпауля о том, что человек сексуализирует вселенную. Примечательно, что исследования в области языка и в области биологии и медицины приводят к одному выводу.

 [Tertium comparationis (лат.) — третий член сравнения; критерий сравнения.]

  Фрейд' указывал на то, что половое влечение человека на ранней стадии развития аутоэротично, т. е. человек пока еще не знает другого объекта, кроме себя, на котором он мог бы сконцентрировать свое либидо. Постепенно либидо направляется на другие объекты, при этом не только на людей и живые существа, но и на неодушевленные объекты. Темой следующей публикации будет подробное рассмотрение этих (возможных) направлений сексуальности, в особенности же — отклонений в этой области, имеющих большое значение в понимании некоторых душевных расстройств.

    Мы установили, что для человека с самого начала была важна половая дифференциация. Сексуальность человека демонстрирует потребность в экспансии, направленной за пределы объекта сексуального удовлетворения. Сексуальность человека пронизывает все, что его окружает, и язык свидетельствует о никогда не дремлющей сексуальной фантазии человека. Если принять во внимание эти факты, то может показаться странным, что Фрейда и его последователей упрекают в том, что они переоценили роль сексуальности в нормальной и патологической жизни души. Более вероятной мне представляется возможность недооценки. Следующее возражение, которое часто встречает учение Фрейда, заключается в том, что влечение к самосохранению в гораздо большей степени контролирует жизнь человека, чем половое влечение, ведущая роль последнего, таким образом, является якобы преувеличением. Основанное Фрейдом направление в исследовании состоит, по мнению критиков, лишь в том, чтобы во всем искать сексуальный подтекст. Разумеется, в сознании влечение к самосохранению со всеми своими ответвлениями зачастую имеет преимущество. Однако противники Фрейда совершают ошибку, принимая во внимание лишь процессы, происходящие в сознании. Фрейд никогда не утверждал, что сознательные сексуальные представления довлеют над прочими. Именно бессознательные, вытесненные представления оказывают наибольшее влияние на фантазию.

Ср. Freud, S. Drei Abhundlungen zur Sexualtheorie (1905d). // G. W. — Bd. 5. — S. 21, 33—145.

  Вся критика, направленная против теории сексуальности Фрейда, обращается в ничто, стоит лишь нам взяться за рассмотрение нашего родного языка. Язык как ничто другое отражает бытие народа. Через язык выражает себя фантазия народа, она находит свое выражение в тысячах символов и аналогий, едва ли осознаваемых нами. Каждое из сказанных нами предложений содержит символические выражения. Значительная часть этой символики относится к сексуальной. Я вновь возвращаюсь к тому факту, что в нашем языке существуют слова мужского, женского и среднего рода. Если противники Фрейда правы, т. е. если в душевной жизни человека первостепенную роль играет действительно влечение к самосохранению, а не половое влечение, то сразу бросается в глаза то, что язык разделяет с сексуальной точки зрения! Почему же язык не делит предметы в зависимости от того, идут ли они на пользу нашему влечению к самосохранению или нет? Почему существуют различия между существительными мужского, женского и среднего рода, а не между съедобными, пригодными для питья и — в качестве третьей категории — неудобоваримыми продуктами?

  Существует ряд предметов и видов деятельности, испокон веков подвластных сексуальной символике. Воспринимая их в таком смысле, мы можем найти их в Библии, в Ведах, в греческой и скандинавской мифологии, в поэзии исторических времен, в сновидениях и т. д. К ним относится, например, змея как символ мужского члена. В Книге Бытия змей искушает Еву. В немецких и скандинавских сказках образ змея использован в том же значении. Змея играет большую роль в сновидениях женщин; значение символа очевидно. Суеверный страх перед змеями связан, несомненно, с этими же представлениями. Нередко душевнобольные женщины заявляют, что на них нападают змеи, что они заползают им во влагалище или в рот. Нам известно, что рот в этом значении есть не что иное, как заместитель наружных половых органов женщины. («Смещение наверх» по терминологии Фрейда).

Riklin, F. Psychologie und Sexualsymbolik der Märchen. // Psychiatrisch­ neurologische Wochenschrift. — 1907. — Bd. IX. — S. 22—24.

 Другой очень популярный символ — яблоко, представляющее плодородие женщины. Ева искушает Адама яблоком.

   О том, насколько глубоко сексуальная символика скрыта в человеке, свидетельствует тест словесных ассоциаций. Человеку сообщают определенные словесные раздражители, на которые он должен реагировать другими приходящими ему при этом в голову словами. Выбор слов-реакций, как и определенные явления, сопровождающие реакцию, во многих случаях свидетельствуют о том, что посредством словесного раздражителя у испытуемого путем ассоциаций затрагивается присутствующий «комплекс» сексуального типа. Готовность ассимилировать с комплексом самое безобидное слово и исходя из этого, воспринимать его как символ, зачастую чрезмерна.

Ср. примечание на С. 58 [в: Riklin, F. Psychologie und Sexualsymbolik der Märchen. // Psychiatrisch-neurologische Wochenschrift. — 1907. — Bd. IX. — S. 22—24.].

Freud, S. Bruchstück einer Hysterie-Analyse (1905e [1901]). // G. W. — Bd. 5. — S. 161—286.
 В качестве символа плодородия часто выступает гранат, имеющий множест­ во зерен. Поэтому гранат является атрибутом Юноны, богини семейного очага. Головка мака, полная семян, атрибут Венеры. В одном из мифов Венера превра­ щается в карпа; в древние времена о плодовитости самок карпа ходили легенды. В некоторых странах существует обычай осыпать новобрачных зернами риса. Подобные обычаи широко распространены, они, несомненно, призваны благо­ словить молодых на зачатие детей. Сравн.: Кляйнпауль, Язык без слов, С. 27 [Kleinpaul, R. Leben der Sprache und ihre Weltstellung. 3 Bde. — Bd. 2: Sprache ohne Worte. — Leipzig, 1890. — S. 27.].

В работах, опубликованных психиатрической клиникой Цюриха (в осо­ бенности, в «Диагностических исследованиях ассоциаций» Юнга), термин «комплекс» используется для обозначения комплекса представлений, сопро­ вождаемого сильными чувствами и подверженного расщеплению в сознании и вытеснению в бессознательное.

[Jung, C.C. Diagnostische Assoziationsstudien. Beitrage zur experimentellen Psychopathologie (1906). Bd. I. — Leipzig: Barth, 1911. |

  Эта тенденция совершенно не осознается испытуемым, когда он произносит слова-реакции. В некоторых случаях человек сам может установить взаимосвязь между словом-реакцией и сексуальным комплексом, при этом он вынужден преодолеть более или менее сильные торможения. В других случаях для этого требуются значительные усилия аналитика, проводящего исследование. Тот, кто имеет некоторый опыт в проведении эксперимента и в психоанализе, найдет в реакции и в сопровождающих ее явлениях достаточно указаний к тому, как направить свои вопросы в нужное русло. В психиатрической клинике Цюриха врачи используют список из 100 словесных раздражителей; применение их по отношению к большому числу пациентов дало интересные результаты для изучения сексуальной символики бессознательного, полностью совпадающие с результатами, полученными Фрейдом другим путем.

    Поясню на некоторых примерах. В качестве словесного раздражителя, регулярно вызывающего заметные психические явления, используется глагол «пахать». В ходе эксперимента этот глагол вызывает у испытуемого все те явления, которые по опыту известны нам как признаки эмоции: увеличение времени реакции, непонимание или повторение слова-раздражителя, запинки при проговаривании слова-реакции, жесты, свидетельствующие о замешательстве и т. д. Глагол «пахать» воспринимался испытуемыми как символическое обозначение полового акта. Интересно, что как в греческом и латинском, так и в восточных языках глагол «пахать» обычно употребляется в этом смысле. Другие словесные раздражители, такие, как «длинный», «мачта», «игла», «узкий», «часть», с удивительным постоянством воспринимаются как слова с сексуальным подтекстом. Если наличествует сильный сексуальный комплекс, то эта тенденция особенно сильна.

      Ввиду этих фактов мне представляется абсолютно очевидным то, что символика — и в особенности сексуальная — является достоянием всего человечества. Таким образом, упрек в том, что символика или приписываемое ей значение существует только в воображении нескольких предвзято настроенных исследователей, отпадает. Кляйнпауль выражает свое мнение по этому вопросу очень четко и резко: «Символы не создаются, они присутствуют; их нельзя придумать, а можно лишь распознать».

 Kleinpaul, R. Leben der Sprache und ihre Weltstellung, — 3 Bde. — Bd. 1: Die Rätsel der Sprache. — Leipzig, 1888. — S. 136.

     Я не ограничусь лишь ссылкой на рассуждения Фрейда о символике и примерами проанализированных им сновидений, я хотел бы привести здесь фрагмент анализа сновидения, поскольку это окажет помощь в понимании символики; чтобы быть кратким, я не стану подробно останавливаться на прочем материале сновидения. Сновидение, которое мне рассказала одна знакомая дама, выглядит так:

    «Я нахожусь одна в какой-то длинной и узкой комнате. Внезапно из- под земли доносится шум, но он не вызывает у меня удивления, потому что я тут же вспоминаю, что где-то под полом есть лаз, прорытый под землей и ведущий прямо в воду. Я приподнимаю половицу, и тут же появляется существо, покрытое коричневатой шерстью и похожее на тюленя. Существо сбрасывает мех и оказывается моим братом, он выглядит усталым и, еле переводя дух, умоляет меня приютить его, потому что он бежал без остановок и проделал долгий путь под водой. Я велю ему прилечь на стоящей в комнате кушетке, и он засыпает. Через некоторое время я вновь слышу шум, на этот раз это громкое шуршание возле двери. Мой брат вскакивает и испуганно кричит: “Они хотят забрать меня, они думают, что я дезертир!”. Он натягивает свою шкуру и пытается сбежать через подземный лад, но тут же возвращается и говорит: «Ничего не вышло, они сторожат лад с той стороны, где он выходит в воду!» В этот момент дверь распахивается, и несколько мужчин врываются в комнату, они хватают моего брата. Я в отчаянии кричу им: „Он же ничего не сделал, я буду просить за него!“ — в этот момент я просыпаюсь».

Kleinpaul, R. Leben der Sprache und ihre Weltstellung, — 3 Bde. — Bd. 2: Sprache ohne Worte. — Leipzig, 1890. — S. 26.
 Критикующие Фрейда пренебрегают всерьез заниматься изучением символики и ее сущности. Недавно, к примеру, Вейгандт (Weygandt, W. Kritische Bemerkungen zur Psychologie der Dementia praecox. // Monatsschrift für Psychiatrie und Neurologie — Bd. XXII. — 1907.) предпринял попытку истолковать симптомы сумеречного состояния в намеренно нелепом смысле. Он полагал, что таким образом ему удастся показать надуманность и абсурдность методов толкования, предложенных Фрейдом. Этот случай наглядно демонстрирует нам фундаментальную ошибку критиков. Существует мнение, что символику можно придумать произвольно, что она является продуктом сознания. Однако в работах Фрейда доказано, что корни символики лежат в бессознательном. Всегда, когда господство сознания полностью или частично ослабевает, совокупность вытесненных представлений проявляет себя. Эти представления выступают в завуалированной форме, они берут на вооружение символику. По мнению Блейлера (Bleuer, E. Freudsche Mechanismen in der Symptomatologie der Psychosen. // Psychiatrisch-neurologische Wochenschrift. —1906. — Helf. 8. —S. 323—324, 338—339.), основой символики является низшая форма ассоциативной деятельности, которая, вместо логических взаимосвязей, использует неопределенные аналогии. К этому виду ассоциативной деятельности мы совершенно не способны при ясном сознании, при включенном внимании. Таким образом, символика не может быть придумана произвольно.

  Сновидящая некоторое время назад вышла замуж и находится на первых сроках беременности. Она страшится разрешения от бремени. По вечерам она просит своего врача рассказать ей о развитии и физиологии эмбриона. Она еще до того многое узнала из книг, однако выясняется, что кое-что она поняла неправильно, например, значение околоплодных вод. Также она представляла себе волосяной покров эмбриона густым, как у новорожденных животных.

   Лаз, ведущий прямо в воду = родовые пути. Вода = околоплодные воды. Из этого лаза появляется животное, покрытое шерстью, похожее на тюленя. Тюлень, это покрытое шерстью животное, живущее в воде, совсем как эмбрион в околоплодных водах. Это существо, т. е. ожидаемый ребенок, появляется тут же: быстрое, легкое разрешение от бремени. Оно оказывается братом сновидящей. Брат действительно значительно младше этой женщины. После преждевременной кончины матери она заботилась о нем, ее чувства к нему очень напоминают материнские. Она и сейчас охотно называет его малышом, а обоих младших — детьми. Младший брат, таким образом, замещает будущего младенца. Она хочет, чтобы брат навестил ее (она живет вдали от своей семьи), итак, она ожидает, во-первых, брата, во-вторых — ребенка. Так мы видим вторую аналогию между братом и ребенком. По некой причине, не имеющей отношения к исследуемой проблеме, она хочет, чтобы брат покинул то место, где он сейчас живет. Поэтому в сновидении он «дезертирует» из своего места жительства. Оно расположено у водоема; он часто плавает. (Третья аналогия с эмбрионом!) Она тоже живет у воды. Узкая комната, в которой она видит себя во сне, имеет выход к воде. В комнате стоит кушетка, используемая как кровать, она служит постелью, когда приходит гость, собирающийся остаться на какое-то время. Таким гостем она хочет увидеть в этой комнате брата. Четвертая аналогия: эта комната превратится впоследствии в детскую, в ней будет спать малыш!

     Брат, когда входит в комнату, едва переводит дух. Он ведь плыл под водой. Так же и новорожденный вынужден бороться за каждый вдох. Брат тотчас засыпает, как и ребенок после рождения.

      Далее следует сцена, когда брат испытывает сильный страх, находясь в безвыходной ситуации. В подобном положении придется оказаться и самой сновидящей, когда придет время рожать. Это уже заранее вызывает в ней страх. В сновидении она смещает этот страх на эмбрион, соответственно — на брата. Она велит ему прилечь, поскольку он очень устал. После родов она будет уставшей, она будет вынуждена лежать — в сновидении она активна и велит брату прилечь. Она находит и еще один выход из затруднительной ситуации: ее брат — юрист, он исполняет обязанности адвоката, «просит за кого-то». Она перенимает у него эту роль, она просит за него. Этим она смещает свой страх на него.

  В этом сновидении содержатся символы, которые могут служить типичными примерами. Между ребенком и тюленем, между лазом под землей и родовыми путями можно, конечно, провести лишь смутную аналогию. И, тем не менее, в сновидении одно подменяется другим. Брат сновидящей встает на место ребенка, хотя он давно вырос. Именно он для нее «малыш». Сновидение предпочитает использовать также слова, которые могут быть поняты в различных смыслах.

     В этом сновидении можно четко выделить некоторые исполнившиеся желания: желание легкого разрешения от бремени, которого можно не бояться, и желание заботиться о брате. Возможно, что это сновидение, истолкованное не до конца, содержит и другие скрытые исполнившиеся желания.

 Чтобы продемонстрировать, что некоторым психопатологическим состояниям свойственна похожая символика, я приведу лишь один пример. Галлюцинации душевнобольных, повторяются ли они на протяжении многих лет или возникают на какое-то время, когда больной находится в сумеречном состоянии, которое очень похоже на сон. Анализ показывает, что это не просто поверхностное сходство.

   Одна девочка в возрасте десяти лет была изнасилована своим сильно пьющим дядей-алкоголиком в сарае рядом с домом родителей. Он пригрозил ей, что подожжет дом, если она будет сопротивляться. Испуганная этим, она много раз отдавалась дяде. Некоторое время спустя у нее диагностировали душевное расстройство, при этом содержание психоза состояло в основном из воспоминаний о сексуальном посягательстве и из упреков в свой адрес из-за собственной уступчивости, т. е. они определяли симптомы заболевания. При этом они скрывались за сексуальной символикой, полностью соответствующей символике сновидений. Я приведу представляющие здесь для нас интерес цитаты из более ранней публикации, в которой этот случай был подробно рассмотрен: пациентка долгие годы страдала от ночных видений, особенно часто она видела горящий сарай. Очевидно, что это сновидение можно истолковать двояко: дядя угрожал поджечь сарай и в сарае ее насиловал. Помимо этого она видела сновидения, вызывающие у нее страх. Однажды она увидела в сновидении стаю сов, они пристально посмотрели на нее, подлетели ближе, сорвали с нее одеяло и ночную рубашку и закричали:

 «Стыдись! Ты же голая!» Очевидно, что это воспоминание о сексуальном посягательстве. Позднее она в состоянии бодрствования видела пещеру. Сцены, увиденные ею здесь, имели сильную сексуальную окраску. Она видела «превращенных существ», наполовину животных, наполовину людей — змей, тигров, сов. Были и пьяницы, они превращались в тигров и набрасывались на самок.

    Представленные в этих видениях и сновидениях реализации желаний можно распознать, лишь изучив всю историю болезни. Здесь же нам будет достаточно понять символы. Особый интерес представляют олицетворяющие дядю пациентки «причудливые существа», состоящие из пьяницы и тигра. Алкоголизм и звериная жестокость дяди объединяются, таким образом, в один символ. Змеи в тексте с отчетливым сексуальным подтекстом не могут иметь никакого иного смысла, кроме того, что был рассмотрен нами ранее. Определенные виды животных в качестве сексуальных символов играют большую роль в сновидении и в психозе. Одна из моих очень эротичных пациенток, страдавшая гебефренией, назвала этих животных, появлявшихся в ее галлюцинациях, «прелестными зверушками». Эвфемизм, не совсем лишенный эротического!

Abraham, K. Über die Bedeutung sexueller Jugendtraumen für die Symptomatologie der Dementia praecox. // C. — 1908. — N. F. — Bd. XVIII. — Juni. — S. 409—415 [см. наст, том, C. 3—12.].

   Великолепные примеры подобного рода собрал Риклинна материале сказок различных народов. Наконец, мне хотелось бы указать на символику в новелле Иенсена, анализом которой занимался Фрейд.

                          4    Анализ мифа о Прометее

    Разнообразные продукты человеческой фантазии содержат одинаковую символику, значительная часть которой является сексуальной. Я обращаюсь лишь к анализу одного мифа. Но в его структуре нас будет занимать не только символика — обнаружатся и другие важные сходства со сновидением.

  Согласно верованиям древних греков, Прометей создал людей и похитил у богов огонь, чтобы принести его тем, кого он сотворил. Представление о том, что человек был создан неким высшим существом, встречается у различных народов. Как бы привычно оно нам ни было, оно все же нуждается в объяснении. Легенда о том, что создатель людей, не являющийся ни богом, ни человеком, похищает у богов огонь и провоцирует тем самым конфликт с Зевсом, также требует истолкования. Изучением возникновения мифа о происхождении огня занимался Адальберт Кун. Кун является основателем сравнительной мифологии; ему наука обязана наличием ряда основополагающих работ, посвященных различным мифологическим персонажам. Он исходил из того, что некоторые сказания, общие для индогерманских народов, встречаются в индийских Ведах в форме гораздо более древней, чем та, что знакома нам по греческим и другим источникам.

[Riklin, F. Psychologie und Sexualsymbolik der Märchen. // Psychiatrisch­ neurologische Wochenschrift. — 1907. — Bd. IX. — S. 22—24.]

[Freud, S. Der Wahn und die Träume in W. Jensens «Gradiva» (1907a [1906]). // G. W. — Bd. 7. — S. 29—122.]

[Kuhn, A. Die Herabkunft des Feuers und des Göttertranks. — Berlin, 1859. (2. Ausg., Güttersloh, 1886.)]

  Так, ему удалось доказать, что образы Афины, кентавров, Орфея, Вотана и других богов и героев греческой и германской мифологии взяты из Вед, и тем самым он объяснил истинный смысл этих мифов. Неоценимое значение для исследований в области мифологии имела его обширная работа «О происхождении огня и напитка богов» (1859, новое издание в 1886 г.). По его следам тут же пошли такие исследователи, как Дельбрюк, Штейнталь, Кохен, Рот, Макс Мюллер, Шварц. Ниже я расскажу лишь о важнейших результатах исследований Куна и, кроме того, по техническим причинам ограничусь пока что мифом о происхождении огня. При этом я отчасти придерживаюсь отрывка из работы Куна, использованной Штейнталемв одной из критических рецензий; я также использовал критические замечания, сделанные Кохеном к работе Куна. Разумеется, в рамках данного сочинения невозможно привести доказательства отдельных пунктов анализа с точки зрения сравнительного языкознания и мифологии. В связи с этим я вынужден ссылаться на оригинал, а также на обе названные работы Штейнталя и Кохена.

 Как свидетельствуют исследования, все индогерманские народы добывали огонь трением. У нас есть доказательства того, что этот метод использовался еще в исторические времена, нам даже известно, с помощью каких приспособлений это делалось. У народов с низким уровнем культурного развития используются те же методы. Загадкой остается то, как человек догадался получать огонь трением. Кун придерживается мнения, что сама природа обучила человека этому: вероятно, он видел в лесу, как сухой росток вьющегося растения на ветру терся о полую ветвь дерева и загорался. Уже Пешель обращает внимание на то, что такое объяснение неправдоподобно; он полагает, что во время сверления и других ремесленных работ человек замечал, что предметы при трении нагреваются, а не наблюдал подобные процессы в природе.

    Примитивное орудие для добычи огня состояло из палочки из твердой древесины и диска из мягкой древесины, в котором было отверстие. При вращении палочки в отверстии древесина загоралась. Полученный таким способом огонь имел свойство через некоторое время угасать, тогда его нужно было добывать снова. Такое же свойство человек заметил и у другого огня — небесного. На небе он каждый день видел огонь солнца, сияющий и согревающий; иногда человек видел и огненные лучи, спускающиеся с неба, яркие и вызывающие огонь. Небесный огонь также через какое-то время угасал. Итак, на небе тоже что-то горело и гасло. Согласно представлениям древних индогерманских народов, облака представляют собой дерево, мировой ясень, встречающийся в самых разных мифах. Древесину ясеня человек использовал для добычи огня. Если видели огонь на небе, то верили, что горит именно мировой ясень. Спускающаяся с неба на землю молния представлялась им огнем, исходящим от ясеня. На основе этого возникло представление о том, что земной огонь — это спустившийся на землю огонь небесный. Быстрота молнии напоминала полет птиц, так возникло следующее представление — о птице, живущей на мировом ясене и принесшей небесный огонь на землю. В мифах разных народов и в разные времена такой птицей был орел, сокол или дятел. Определенные породы деревьев, например, рябина, дающая красные ягоды и имеющая шипы и перистые листья, считалась олицетворением птицы-молнии. Их составляющие ассоциировались с окраской, когтями и оперением птицы.

Steinthal, H. Die Prometheussage in ihrer ursprünglichen Gestalt. // Zeitschrift für Völkerpsychologie und Sprachwissenschaft — 1862. — Bd. 2.

Cohen, H. Mythologische Vorsytellungen von Gott und Seele. // Zeitschrift für Völkerpsychologie und Sprachwissenschaft — 1868. — Bd. 5; 1869. — Bd. 6.

* Peschel. O. Völkerkunde. — Leipzig, 1875. (6. Aufl. Bearbeitet von A. Kirchhof, 1885. — S. 141.)

  Помимо небесного и земного огня в индогерманских мифах существует еще и третий вид — огонь жизни. Мы видим здесь ту же аналогию, вследствие которой небесный и земной огонь отождествлялись. Огонь жизни также необходимо разбудить. Пока он пребывает в теле, оно остается теплым. И как всякий огонь, пламя жизни угасает. Но самое очевидное сходство состояло между зачатием и получением огня. Как трение палочки в деревянном диске пробуждает огонь, так человеческая жизнь зарождается в лоне матери. Мифология и язык содержат многочисленные доказательства этой точки зрения. Здесь я упомяну лишь о том, что обе части примитивного огнива являются также названиями мужских и женских половых органов. Так это представление явилось для народа в плоти и крови. Более того — это же отождествление мы находим в семитских языках. В древнееврейском языке для обозначения понятий «мужской» и «женский» использовались именно слова «сверло» и «отверстие»!

     Так возникновение огня жизни, сотворение человека также смещается наверх — на мировой ясень. От него берет начало человек, равно как и огонь был принесен на землю птицей. Такой птицей является аист, приносящий детей.

   В более позднюю эпоху, представленную в мифологии как некий новый слой, были придуманы боги, похожие на человека. В эту эпоху существовавшая прежде аналогия огня и жизни сохранилась, она была облечена в новую форму: бог огня — это одновременно и человек-бог. В Ведах мы встречаем бога Агни (agni = лат. Ignis, огонь), олицетворяющего огонь, свет, солнце и молнии и являющегося первым человеком. В мифах разных народов Агни является еще и птицей-молнией. Picus, дятел, в мифологии древних римлян был огненной птицей, молнией и человеком. В более поздней версии мифа он предстает первым правителем Лациума; но, наряду с этим, он оставался богом-покровителем рожениц и грудных младенцев, т. е. богом жизни.

  Персонификация богов привела к тому, что все в природе стадо творением или атрибутами богов. Так, огонь уже не был богом — теперь бог вызывал огонь. Один из богов зажигал по утрам угасший огонь солнца, вращая палку в отверстии солнечного диска; бог порождал молнии, забивая клин в грозовое облако. Как и небесный, огонь земной нужно разжигать снова и снова. Если огонь угасал, то исчезал и Агни; существовало поверье, что он прячется. На небе он прятался в кроне небесного дерева, а на земле — в деревянном диске, из которого его можно было выманить трением. Здесь мы встречаем новый персонаж мифологии, чье древнее имя (в Ведах) звучит как Mätarisvan. Mätarisvan приносит Агни, спрятавшегося в облаке — или в древесине — обратно на землю. Согласно другой версии, он находит Агни в пещере. Он приносит людям свет и тепло, необходимые им для жизни. Его имя означает «растущий или действующий в матери» — это вновь молния или вращающаяся палочка.

      Приносящему огонь Mätarisvan в греческой мифологии соответствует Прометей. В исторические времена считалось, что имя Прометей, подвергавшееся различным изменениям, означает «заботящийся». Его более древней формой считается, среди прочих, имя Pramantha. Это имя имеет двойной смысл. Во-первых, оно означает «порождающий трением». Трением он порождает огонь и людей. Здесь следует отметить, что «matha» означает мужские гениталии. Второе значение имени Pramantha — похититель огня. Наряду с представлением о том, что Прометей-Pramantha порождает огонь, существует и другое — что он, как и Mätarisvan, приносит огонь с неба или похищает его. Он прячет искру в Narthexstaude, так называемых породах дерева, использующихся для разжигания огня.

   Таким образом, огонь в мифе представлен в трех ипостасях: как огонь (и бог огня), как порождающий огонь (или добывающий, или приносящий) и, наконец, как человек. Человек в мифологии также идентичен огню, поскольку первые люди произошли из огня, и потому что в человеке заключен огонь жизни.

         5   ИНФАНТИЛИЗМЫ В ПСИХОЛОГИИ ИНДИВИДА И В ПСИХОЛОГИИ НАРОДОВ.

                  Исполнение желания в сновидении и в мифе

 Факты, вкратце изложенные мною выше, не дают целостного представления о том многообразии источников, что сплелись в мифе о Прометее. Изучение этого мифа имело огромное научное значение. Оно привело к разрыву с традиционной точкой зрения, гласящей, что миф образно выражает философское и религиозное мышление. Кун хотел продемонстрировать, что всякий миф основывается на созерцании природы. Он доказал, что любому мифу, помимо содержания, заключающегося в его словесном наполнении, свойственно еще и содержание, скрытое за символическими выражениями. Тот, кто знаком с методом толкования сновидений по Фрейду и со сформулированной на основе этого теорией сновидений, заметит, что между толкованием Куна мифа о Прометее и толкованием сновидений по Фрейду существует значительное сходство. Если к двум образованиям, внешне столь различающимся, как, например, сновидение и миф, применима одна методика исследования, то это можно рассматривать как доказательство предположения, гласящего, что за внешним различием кроется внутреннее родство. Пример мифа о Прометее призван сейчас доказать, что сновидение и миф родственны в психологическом плане.

  Содержание мифа о Прометее, поскольку он представляет для нас интерес в данном контексте, можно передать в двух словах. Толкование, раскрывающее нам истинный смысл этого краткого пересказа, имело гораздо больший объем. Такое же соотношение объемов пересказа и толкования имеет и сновидение. Даже короткое сновидение содержит в себе много больше того, что мы можем предположить на основе простой передачи содержания. В мифе, как и в сновидении, — согласно результатам, полученным Фрейдом, — помимо явного содержания, существует содержание скрытое. Чтобы распознать последнее, необходим процесс толкования. Целью этого толкования, как и толкования сновидения, является раскрытие совокупного материала представлений и чувств, выраженного в мифе.

   Более или менее значимыми различиями между скрытым и явным содержанием сновидения объясняется то, что сновидящий далеко не всегда способен понять свое сновидение. Он считает свое сновидение бессмысленным, абсурдным, сомневается в том, что сновидению вообще присущ какой-либо смысл; если он действительно пытается понять значение сновидения, то его объяснение является недостаточным, так как затрагивает лишь явное содержание сновидения. То же самое происходит и с целым народом! Народ так же не понимает скрытого содержания своих мифов. Он дает им недостаточное объяснение. Это легко пояснить на примерах. Сновидения о смерти близких родственников, рассмотренные нами выше, истолковываются сновидящими практически всегда неправильно. Совершенно так же, как греки не осознавали истинного смысла мифа о Прометее. Они не понимали даже значения имени «Прометей». Мы еще вернемся к этому пункту.

[Kuhn, A. Die Herabkunft des Feuers und des Göttertranks. — Berlin, 1859. (2. Ausg. Güttersloh, 1886.)]

Кун не стеснялся открыто говорить о сексуальном характере этой символики. Мы и сегодня можем стать свидетелями того, что подобное учение подвергается нападкам как противоречащее науке и морали. Штейнталь в своей работе, цитаты из которой были приведены выше (S. 3) [Steinthal, H. Die Prometheussage in ihrer ursprünglichen Gestalt. // Zeitschrift für Völkerpsychologie und Sprachwissenschaft — 1862. — Bd. 2.], предпринял попытку защитить Куна. Я не могу отказать себе в том, чтобы привести здесь его слова, так как они кажутся мне направленными против противников учения Фрейда. «Если с такой точностью и добросовестностью судьи проверять обоснованность каждого довода, и если вывод всегда делать непредвзято, без прикрас и с большой осторожностью, то заслуживаешь не только научного, но и нравственного признания».

   Тот факт, что создающий мифы народ относится к результату своего творчества так же, как сновидящий относится к своему сновидению, требует объяснения. Ключ к разгадке этой тайны дает нам Фрейд. Его теория сновидения сводится к одному предложению: «Сновидение представляет собой преодоленный отрезок инфантильной жизни души»'. Это утверждение не вполне понятно. Фрейд пришел к этому выводу следующим образом. Наша память хранит намного больше впечатлений, чем мы обычно можем вспомнить. Мы особенно охотно «забываем» те реминисценции, которые связаны с чувством неловкости. Но они, тем не менее, не уничтожаются полностью, они лишь становятся недоступными для намеренной репродукции. Нам уже знаком это процесс под названием «вытеснение в бессознательное». Особенно часто мы удаляем из нашего сознания оставшиеся неисполненными или невыполнимые желания, поскольку они связаны с чувством неудовольствия. Вытесненные представления являются значительной частью того материала, на основе которого возникает сновидение; лишь небольшая и не столь важная часть содержания сновидения основана на недавних событиях. То же самое происходит в случае нарушения деятельности сознания в ходе каких-либо патологических процессов. Тогда давние реминисценции также всплывают из тех глубин, куда они были вытеснены. Особенно отчетливо это проявляется при истерии и Dementia praecox. Понятие «вытеснение» необходимо для объяснения самых разнообразных симптомов заболевания. Вытесненные воспоминания могут относиться к любому периоду жизни. При более тщательном анализе удается, однако, доказать, что последней основой сновидения или одного из симптомов вышеназванных заболеваний является реминисценция периода детства. Ребенок исполняет свои желания, в том числе актуальные, невытесненные, пока они еще не осуществились, в дневных фантазиях и сновиденческих фантазиях. С возрастом эта деятельность фантазии осуществляется преимущественно во сне. В сновидении взрослый вновь обретает не только способ мышления, свойственный ребенку, но и объекты инфантильного мышления. Инфантильные желания и переживания скрываются в недрах бессознательного и кажутся забытыми. Они находятся там до тех пор, пока индивид не испытывает нечто, что схоже с его инфантильными переживаниями. Тогда этот схожий случай ассимилируется с более ранним. Таким образом, инфантильное воспоминание в области бессознательного получает дополнительный импульс. Если оно достигает определенной интенсивности, то оно проявляется у здорового человека в сновидении, у индивидов, страдающих неврозом или психозом, — в проявлениях болезни. Для этого необходимы два условия: подавление деятельности сознания, как это происходит во сне и при некоторых патологических состояниях, и актуальная причина. Обычно инфантильным переживаниям и желаниям не приписывается то обширное воздействие, о котором говорим мы с Фрейдом. Здесь может возникнуть возражение, что инфантильные интересы в более зрелом возрасте подавляются интересами совершенно иного рода. Но этот довод, как окажется впоследствии, лишь создает впечатление весомого. Значению инфантильных порывов и реминисценций для нормальной и патологической психологии не уделялось должного внимания вплоть до 1895 года, когда вышли в свет «Исследования об истерии»Брейера и Фрейда. Заслугой этих ученых является то, что они обратили внимание на значение инфантильных реминисценций. В последующие годы Фрейд занимался разработкой этого учения. В представление о значении инфантильных переживаний были внесены две существенные поправки, что, однако, ни в коей мере не свидетельствует об отклонении от учения о психических инфантилизмах. Мы можем объяснить тот факт, что ранние инфантильные реминисценции оказывают столь сильное влияние на психическое развитие индивида. Даже если ребенок сталкивается с множеством переживаний, основанных на внешних причинах, т. е. не определяющихся его индивидуальностью, то причиной других переживаний все же становится это его своеобразие.

[Freud, S. (совместно с: Breuer, Josef) Studien über Hysterie (1895d). // G. W. — Bd. 1. — S. 75—312.]

   В двух меньших по объему работах я предпринял попытку доказать это применительно к определенным сексуальным переживаниям периода детства. Обобщая полученные результаты, мы можем сказать следующее: причиной некоторых переживаний ребенка, производящих, вероятно, наибольшее впечатление, являются присущие ему врожденные порывы. Кроме того, в раннем детстве ребенок еще не умеет из этических побуждений ставить чужие желания превыше своих, его восприятие еще не притупилось, душа восприимчива ко всем впечатлениям, результатом чего является бурная реакция.

  На воспоминания периода детства наслаиваются другие, более поздние. Особенно этот процесс наслоения характерен для вытеснения инфантильных желаний и желаний более поздних. Мне вспоминается случай инфантильного пристрастия сына к матери и его соперничества с отцом, а также сопутствующие этим порывам желания. Некий толчок способен вновь пробудить эти детские воспоминания. Они находят свое выражение в сновидении. Лишь один этот пример демонстрирует, что имел в виду Фрейд, когда называл сновидение преодоленным отрезком инфантильной душевной жизни.

 Таким образом, в сновидении вновь проявляется инфантильная деятельность воображения вместе с ее объектами. Исходя из этого, легко доказать сходство мифа и сновидения. Миф берет свое начало в давно прошедшем периоде жизни народа, который мы можем обозначить как детство народа. Легко доказать правомерность такого сравнения. Выражение, использованное Фрейдом в «Толковании сновидений», превосходно иллюстрирует положение вещей. Фрейд обозначает период детства, о котором у нас сохранились лишь смутные воспоминания, как доисторическое время в истории развития индивида. То, что воспоминания этого периода также очень нечетки, не означает, что они прошли мимо нас, не оставив никаких впечатлений. Желания, которые у нас были в то время, и о которых у нас остались крайне нечеткие воспоминания, не исчезают, а подвергаются вытеснению и продолжают существовать в наших фантазиях сновидения. Все это в равной степени относится и к мифам. Они берут свое начало в доисторическом периоде жизни народа, о котором у нас нет точных сведений. Они содержат в себе остатки воспоминаний из детства народа. Но возможно ли перенести на миф и теорию об исполнении желания?

Abraham, K. Über die Bedeutung sexueller Jugendtraumen für die Symptomatologie der Dementia praecox. //C. — 1907. — N. F. — Bd. XVIII. — Juni. — S. 409— 415 [см. наст. том. C. 3—12.].

Abraham, K. Das Erleiden sexueller Traumen als Form infantiler Sexualbetätigung. // C. — 1907. — N. F. — Bd. XVIII. — November. — S. 855—866 [см. наст, том, C. 13—30.].

 [Freud, S. Die Traumdeutung (1900a). // G. W. — Bd. 2/3.]

  Я утверждаю, что это возможно и, опираясь на учение Фрейда о сновидении, формулирую свою точку зрения следующим образом: миф является частью преодоленной инфантильной жизни души народа. Он содержит в себе (в скрытой форме) детские желания народа.

    Мы уже ознакомились с весомым доказательством этой точки зрения, когда сравнивали некоторые мифы с «типичными» сновидениями. Мы убедились, что в мифе об Эдипе, как и в некоторых сновидениях, выражена инфантильная сексуальность. Перенос сексуального влечения сына на мать является причиной возникновения желаний, которые, как и многие другие, подвергаются вытеснению. Воспитание человека есть не что иное, как насильственное систематическое вытеснение врожденных порывов. В начальный период существования народа в силу преобладания естественных отношений, а также того, что обычаи еще не устоялись, эти порывы могли быть реализованы. Позднее они были подавлены в ходе процесса, который мы можем сравнить с процессом вытеснения у отдельного человека. Но они не исчезают полностью, они сохраняются в мифе. Этот процесс, для которого я хотел бы предложить название «массовое вытеснение», является причиной того, что народ больше не понимает первоначального смысла своих мифов, как и мы не понимаем свои сновидения.

То, что народ не понимает свои собственные мифы, нельзя объяснить толь­ ко тем, что они частично были заимствованы у других народов. Народ заимст­ вовал их потому, что находил в них свои собственные комплексы. Но именно они и подвергались вытеснению. Кроме того, каждый народ вносит изменения в заимствованные мифы, в таком случае он должен, по меньшей мере, понимать смысл этих изменений, однако это не так.

   Создается впечатление, что в мифах, идущих из раннего детства народа, он выражает желания, которые привык вытеснять особенно настойчиво. Рассмотрим библейское сказание о рае. Фрейд метко охарактеризовал его: «Рай — это не что иное, как массовая фантазия о детстве отдельного человека». В Книге Бытия подчеркивается, что Адам и Ева были нагими и не стыдились этого. Нам известно, что обычай евреев требует, чтобы тело было прикрыто. Нарушение этого обычая в библейских притчах наказывалось особенно строго. И вновь мы в типичном сновидении находим параллель с массовой фантазией о наготе первого человека. Все мы время от времени видим во сне, что мы почти не одеты и даже находимся в таком виде среди людей, но они не обращают на это внимания. Аффект страха, обычно сопутствующий такому сновидению, соответствует интенсивному вытеснению инфантильного желания обнажиться перед другим человеком. Фрейд привел убедительные доказательства того, что в таком сновидении речь идет об инфантильной фантазии наготы. Он напоминает о том, что детям очень нравится обнажаться перед другими детьми или взрослыми или показывать им свои гениталии. У некоторых людей эта перверсия полового влечения сохраняется и полностью вытесняет нормальное половое влечение — речь идет об эксгибиционистах.

  Очень строгая в вопросах отношений между полами этика евреев требовала, чтобы массовая фантазия о наготе была смещена в раннее детство человечества. Греки, меньше стыдившиеся наготы, менее в этом нуждались. Фрейд указал на то, что миф об Одиссее и Навсикае посвящен этой же теме. Исходя из этого, он проводит параллель с упомянутыми выше сновидениями о наготе.

Греческий миф о Прометее соответствует библейскому сказанию о сотворении первого человека. Как мы убедились, различие между ними заключается лишь в том, что в мифе отсутствует составляющая, которая бы соответствовала фантазии о наготе. Однако в нем присутствует сюжет о похищении огня, аналога которому нет в Библии. Таким образом, мы должны выяснить, какие вытесненные массовые фантазии или желания выражены в греческом варианте антропогенеза, а также что из этого имеет то же значение, что и похищение огня. Чтобы достичь этой цели, нам сначала необходимо ознакомиться с некоторыми общими особенностями мифа и вновь прибегнуть к теории сновидения Фрейда, чтобы дать им объяснение.

[Freud, S. Die Traumdeutung (1900а). // G. W. — Bd. 2/3. — S. 166f.]

      Фрейд считает, что каждое сновидение эгоистично. Ведь мы должны научиться подавлять все свои эгоистические влечения. В угоду окружающим мы должны вытеснять их, руководствуясь причинами социального, семейного характера и прочими. Если же, как в сновидении, в игру вступает бессознательное, то эти вытесненные порывы одерживают верх. Однако они должны тщательно маскироваться, потому что при открытом появлении они натолкнутся на препятствие в виде цензуры. Эгоизм сновидения выражается в том, что центре сновидения всегда находится сам сновидящий. Однако это не следует понимать так, что сновидящий всегда наблюдает в центре происходящих в сновидении событий самого себя. Очень часто он следит за разыгрывающимся представлением со стороны. Но тогда его представляет актер, играющий главную роль. Эта роль достается человеку, которого объединяет со сновидящим какая-либо черта характера, переживание или нечто подобное. Сновидящий идентифицирует себя с главными персонажами сновидения. Создается впечатление, что главное действующее лицо сновидения и является его центром. Фактически идентификация сводится к частице «словно» (Фрейд, «Толкование сновидений», С. 216 '). Но в языке сновидения нет такой частицы; сновидение выражает сравнение лишь тем, что заменяет человека или предмет каким-либо аналогом. В том, что цель сновидения — исполнение желания — также абсолютно эгоистична, мы уже убедились выше, следуя умозаключениям Фрейда. Эгоистичными в этом понимании являются и другие психические образования, которые мы сравнили со сновидением. Если бы мы предприняли попытку доказать, что это свойственно и сумеречным состояниям при истерии, то это завело бы нас слишком далеко. Проще дела обстоят с хроническими душевными расстройствами, сопровождающимися формированием бреда. Психоз также абсолютно эгоистичен. Больной всегда стоит в центре своей безумной системы. Он — жертва интриг, преследований, грозящих ему со всех сторон, он верит, что ему хотят причинить ущерб, коллеги по работе хотят отстранить его от дел, за ним ведет наблюдение целый сонм детективов. Он — Единственный, Одинокий, Праведный, ему объявил войну весь мир, в котором царит несправедливость и недоброжелательство. Он противопоставляет себя миру. Так, каждая мания преследования содержит в скрытом виде манию величия. Психиатрия, однако, считает, что мания величия наличествует лишь тогда, когда выражается некая определенная идея величия. Поэтому будет лучше, если мы будем обобщенно говорить о комплексе величия. Если мы выслушаем рассказ душевнобольного о его безумной системе, то своим построением этот рассказ напомнит нам эпический цикл в мифологии, в котором действие развивается вокруг определенных персонажей. Безумная система подобна мифу, в котором он возвеличивает самого себя. Некоторые душевнобольные утверждают, что они являются людьми, чьи имена вписаны в мировую историю, например, Наполеоном или Бисмарком. Такой душевнобольной, находящий какое-либо сходство между собой и Наполеоном, целиком и полностью отождествляет себя с ним — совершенно так же, как это происходит с нами во сне. Психозу, как и сновидению, не знакома частица «словно». Если углубиться в детали, мы найдем множество доказательств правомерности такого сравнения. Например, душевнобольные смещают в детство свои бредовые идеи, в особенности идеи величия. Я особо подчеркиваю бредовые идеи о происхождении, поскольку они представляют огромный интерес для дальнейшего анализа мифа о Прометее. Подобные случаи знакомы каждому психиатру. Пациент может утверждать, что люди, чье имя он носит, не являются его настоящими родителями; на самом деле он сын некой княжеской персоны, его присутствие в семье по некой таинственной причине стало нежелательным, и его передали на воспитание его нынешним «родителям». Его враги не хотят, чтобы раскрылась правда о том, что он более высокого происхождения, потому что они хотят воспрепятствовать его законным притязаниям на корону или несметные богатства.

[Freud, S. Die Traumdeutung (1900а). // G. W. — Bd. 2/3.]

 Эти бредовые идеи о происхождении вновь напоминают нам инфантильные сны наяву, в которых маленький мальчик представляет себя принцем или королем и своими завоеваниями добивается славы, превосходящей славу всех остальных. Фантазия о королевском происхождении удовлетворяет желание стать кем-то великим. В детских фантазиях предназначение принца — удивить весь мир. Заветное желание ребенка, обладающего живым умом, стать большим — в прямом и переносном смысле этого слова. Я считаю, что любой взрослый человек, добившийся определенных успехов или воображающий, что сделал что-то выдающееся, в детстве страдал от комплекса величия. Он забыл свои детские фантазии. Но комплекс, в угоду которому были образованы эти фантазии, может исчезнуть лишь со смертью человека. Если, будучи взрослым, он считает, что его амбиции не удовлетворены, то и здоровый человек нередко сдвигает исполнение своих желаний в период детства и становится laudator temporis acti.

   Детство народа отмечено этим комплексом величия, как и детство отдельного индивида, он также не исчезает бесследно в «исторический» период развития. Посредством мифа также осуществляется отождествление. Народ отождествляет себя с главным персонажем мифа. Частица «словно» ему тоже еще не знакома.

    Любой народ создает миф о начале своего существования, и эти мифы поразительно схожи с бредовой идеей душевнобольного о происхождении.       Любой народ желает вести род от своего главного божества, быть «созданным» им. Создание есть не что иное, как зачатие, лишенное сексуального подтекста. Об этом свидетельствует сделанное Куном толкование мифа о Прометее. Прометей «создает» людей, но он, если проследить его историю, — Сверлящий, Порождающий и одновременно с этим бог огня. В Ведах рассказывается о многих поколениях жрецов, служивших богу огня Агни и произошедших из огня! Названия этих родов (Angirasen, Bhrgu и др.) означали также «огонь» или «пламя». Таким образом, человек ведет свой род от богов, которых сам создал, от огня, который человек сделал божеством, от мирового ясеня, даровавшего ему огонь. Askr, ясень, в скандинавской мифологии является родоначальником всего человечества. Так человек в доисторические времена проецировал свой комплекс величия на небо. Какими же незначительными эпигонами являются современные душевнобольные, довольствующиеся происхождением от какого-либо великого человека этого мира, и мы сами, мечтавшие об этом в детстве!

[Laudator temporis acti (лат.) — ревнитель старины.]

Штейнталь («Миф о Самсоне» [Steinthal, H. Die Prometheussage in ihrer ursprünglichen Gestalt. // Zeitschrift für Völkerpsychologie und Sprachwissenschaft. —1862. — Bd. 2.]) считает, что частица словно явилась переворотом в духовном развитии человечества.

Kuhn, A. Die Herabkunft des Feuers und des Göttertranks. — Berlin, 1859. (2. Ausg. Güttersloh, 1886.)

  Миф о Прометее содержит множество других примеров такой идентификации. Стоит упомянуть лишь идентификацию человека со Сверлящим, с молнией. Если человек создан неким богом, то он тоже божественен, или же бог человекоподобен. Человек уравнивает себя с божеством. Это имеет место в более древней форме мифа о Прометее; лишь позднее вместо зачатия упоминается создание.

    Создается впечатление, что лишь ветхозаветная история о сотворении является исключением. Но в Книге Бытия человек ведет свой род не от божественного создателя. Бог создает человека по своему подобию; здесь в явном содержании рассказа на месте отождествления появляется подобие. Род Израиля ведется от праотцев. Но результаты исследований в области сравнительной мифологии свидетельствуют о том, что праотцы — это заимствованные из языческого пантеона персонажи. Таким образом, и род Израиля берет свое начало от божественного существа. Эта точка зрения позднее была адаптирована монотеизмом. Теперь древние служили одному богу. Национальной гордости пришлось довольствоваться тем, что праотцам было приписано родство с божеством этого народа. Бог общается с ними и даже заключает союз, остающийся в силе и для их потомков, последние благодаря этому чувствуют, что вновь приблизились к своему богу.

VI Воздействие цензуры в сновидении и мифе. Работа сгущения

     Нам уже знакомо понятие цензуры. Если в сновидении и устраняется вытеснение, выполненное сознанием, то вырвавшиеся на свободу желания все же встречают препятствия на своем пути к открытому проявлению. Цензура не допускает того, чтобы вытесненные представления находили ясное, однозначное выражение, она вынуждает их принимать не свойственное им обличие. Посредством этого искажения сновидения собственное (скрытое) содержание сновидения превращается в явное. Скрытые мысли сновидения, как показал Фрейд, формируются еще в состоянии бодрствования путем бессознательной деятельности мышления. Сновидение не образует новых мыслей, оно лишь придает новую форму сформировавшимся в состоянии бодрствования мыслям в соответствии с требованиями цензуры. Фрейд различает четыре пути, по которым может проходить этот процесс. Нам лишь остается проверить, присутствуют ли в мифе подобные отношения, действует ли здесь также цензура и использует ли миф те же изобразительные средства для преодоления наложенных запретов, что и сновидение. В качестве парадигмы мы также можем использовать миф о Прометее, но в определенные моменты рассмотрим и другие мифы.

      Среди отдельных процессов работы сновидения мы в первую очередь рассмотрим «сгущение». Мы уже ознакомились с этим явлением на примере мифа о Прометее, но тогда не останавливались на нем подробно. Мы заметили, что миф о Прометее, кажущийся на первый взгляд таким простым, немногословно выражает большое количество идей. Последние, как мы уже видели, образуют скрытое содержание мифа. Один элемент явного содержания мифа зачастую заключает в себе не одну мысль сновидения, а несколько. То же самое происходит и в мифе. Если миф в нескольких словах выражает все те мысли, о которых говорится в работе Куна, то каждое слово должно быть, так сказать, «сверхзначимым», как это происходит в сновидении. С помощью толкования сновидений удалось доказать, что один человек, представленный в сновидении, может замещать несколько реальных людей. К примеру, нередко лицо увиденного в сновидении человека принадлежит одному знакомому сновидящего, а все остальные части тела — другому. Сновидящий, таким образом, устанавливает связь между двумя людьми, потому что они схожи в чем-то очень важном. Все происходящее во сне также может иметь множество значений. Поэтому при анализе сновидений мы не должны забывать о таком явлении, как многозначность; каждое слово сновидения может иметь двойной смысл, а то и вовсе скрывать в себе несколько значений.

Freud. S. Die Traumdeutung (1900а). // G. W. — Bd. 2/3.

Kuhn. A. Die Herabkunft des Feuers und des Göttertranks. — Bedin, 1859. (2. Ausg. Güttersloh 1886.)

 Подобно элементам сновидения, элементы мифа также сверхзначимы. Форма древнегреческого мифа о Прометее явилась следствием грандиозного процесса сгущения. Образ Прометея, как мы убедились в ходе анализа, собран из трех представлений. Согласно одному из них, он является богом огня, согласно второму — огнем, согласно третьему — человеком. Из этих представлений посредством сгущения был создан миф о похищении огня. Штейнталь очень точно выразил этот результат анализа, сделанного Куном: «После того, как бог огня в человеческом обличии спустился с небес, он сам является на землю как бог или как божественный элемент и преподносит себе как стихии самого себя как человека».

  Для того, кто привык анализировать сновидения, основываясь на опыте Фрейда, должно быть особенно очевидно родство сновидения и мифа, обусловленное сходством процессов сгущения. В деталях мифа, на первый взгляд незначительных, он распознает сгущение, в аналогичном виде встретившееся ему в сновидениях. В своем анализе Кун для каждого элемента мифа о Прометее, для каждого отдельного символа приводит доказательство многовариантности толкования. Я лишь напоминаю о том, как, к примеру, в небесной птице сгущены самые различные символические функции.

  Благодаря работе сгущения в сновидении возникают словесные новообразования. Фрейд («Толкование сновидений» стр. 202f, как и в других цитатах) приводит интересные примеры таких новообразований и их толкование. Словесные новообразования такого же типа изобретают душевнобольные. Но и здоровый человек в состоянии бодрствования образует такие неологизмы, когда «оговаривается». Примеры этого приведены в работе Фрейда «Психопатология обыденной жизни». Я хотел бы представить кое- что из материала этой книги.

Steinthal, H. Die Prometheussage in ihrer ursprünglichen Gestalt. // Zeitschrift für Völkerpsychologie und Sprachwissenschaft. — 1862. — Bd. 2. — S. 9.

Freud, S. Die Traumdeutung (1900a). // G. W. — Bd. 2/3.
Jung, C.G. Über die Psychologie der Dementia praecox. — Halle, 1907.

«Молодой человек говорит своей сестре: «Я совершенно рассорился с Д., я больше не обмениваюсь с ними приветствиями». Она отвечает: «Да уж, та еще семейка!», — говоря вместо Sippschaft [«семейка»] Lippschaft. В своей оговорке она объединяет два факта: ее брат некоторое время назад начал ухаживать за девушкой из этой семьи, а она была посвящена в подробности этой запретной любовной связи [Lippschaft]».

      Такие же словесные сгущения, появляющиеся у здорового индивида «по оплошности» и в сновидениях и образуемые душевнобольным, содержит и миф о Прометее. Прамантха (=Прометей) создает посредством трения [Reiben] огонь и человека; согласно другому представлению, он похищает огонь [rauben], чтобы принести его людям. Эти два представления сгущены в имени Прамантха. «Прамантха» означает «создающий трением» [Hervorreibende], т. е. получающий нечто путем трения, и одновременно с этим — «похищающий» (огонь) [Raubende]. Это сгущение стало возможным благодаря созвучию существительного matha (=мужской член, ср. лат. mentula) и корня глагола math (=брать, похищать). Также необходимо принимать во внимание двойное значение существительного «трение» [Reiben],

VII       Смещение и вторичная обработка в сновидении и мифе

  Сгущением объясняется наличие как в сновидении, так и в мифе большого количества различий между скрытым и явным содержанием. Второй метод, используемый нашим бессознательным для искажения сновидений, Фрейд назвал смещением. В мифе также имеется аналог этой части работы сновидения. По некоторым причинам, обоснованность которых станет очевидна чуть позже, я рассмотрю смещение совместно с третьей частью работы сновидения, «вторичной обработкой».

 2-е изд., 1907 г., S.30 f. [Freud, S. Zur Psychopathologie des Alltagslebens (Über Vergessen, Versprechen, Vergreifen, Aberglaube und Irrtum (1901b). // G. W. —Bd. 4.]

    Когда мы приступили к рассмотрению сходств между сновидением и мифом, мы должны были сперва доказать правомерность такого шага. Нам удалось с легкостью опровергнуть два возражения, а третье пока оставили в стороне. Именно к нему мы и должны вернуться сейчас. Состоит оно в том, что миф, согласно результатам новейших исследований, претерпевал значительные изменения, прежде чем обрел ту форму, в которой дошел до нас, в то время как сновидение кажется мимолетным, рождающимся лишь на мгновение образованием. Но так только кажется. В действительности же содержание сновидения подготавливается столь же долго. Мы провели параллель между периодами жизни человека с периодами жизни народа и пришли к выводу, что сновидение и миф уходят корнями в доисторические времена. Мы убедились, что составные части сновидения формируются еще в состоянии бодрствования. Теперь добавим: развитие сновидения не заканчивается с пробуждением сновидящего. Даже после этого происходит борьба между представлениями, образующими сновидение, и желанием и цензурой. Когда мы пытаемся вспомнить наше сновидение, особенно когда мы рассказываем о нем другому человеку, цензура вносит в него дополнительные изменения, чтобы усилить искажение сновидения. Это, по определению Фрейда, и есть «вторичная обработка». Она является лишь продолжением происходящей в сновидении работы смещения. Эти процессы тождественны и служат одной и той же цели. Они смещают содержание и аффект сновидения. Те элементы, которые в мыслях сновидения имеют особое значение, играют в сновидении скорее второстепенную роль, в то время как незначительная деталь находится в центре внимания. Таким образом, в сновидении, по выражению Фрейда, происходит «переоценка всех ценностей». Нечто незначительное попадает в центр внимания вместо чего-то значительного, а сопровождающая мысли сновидения эмоциональная окраска сдвигается со значительного на незначительное. Оба эти явления еще раз повторяются при вторичной обработке. Именно критические моменты сновидения после пробуждения быстрее всего и в наибольшей степени подвергаются вытеснению, что затрудняет их воспроизведение. Аффект также еще раз подвергается схожему с предыдущим изменению.

Я рассматриваю здесь лишь те проявления вторичной обработки, которые имеют место при попытке воспроизведения сновидения, они имеют особое зна­ чение для сравнения с мифом. На других воздействиях вторичной обработки, оказывающих влияние на сновидение уже во время сна, я не останавливаюсь.

    Если в основе сновидения лежит комплекс с сильной эмоциональной окраской, то обычно он вскоре — в эту же или в последующую ночь — вновь проявляется в других сновидениях. Эти дальнейшие сновидения имеют тенденцию к тому же самому исполнению желания, что и предыдущие, они лишь используют новые выразительные средства, другие символы, новые побочные ассоциации. Сильный комплекс может на протяжении нескольких лет выражаться в форме повторяющихся сновидений. В связи с этим следует напомнить лишь о подробно рассмотренных выше типичных сновидениях, например, типичном инфантильном сновидении о наготе. И вновь типичные сновидения позволяют нам перейти от изучения сновидения к мифу. Mutatis mutandis мы узнаем тот же психологический процесс в том, что одно и то же сновидение индивид видит в разном возрасте, и сновидение это постепенно изменяется, принимая в себя новые элементы, а также в том, что миф постепенно модифицируется в разные периоды жизни народа.

   Однако временные промежутки, в течение которых развивается миф, в силу естественных причин бесконечно длиннее, чем в случае сновидения. К тому же при толковании сновидения какого-либо человека мы можем получить у него информацию о вызывающих сомнения моментах. Анализ мифа же значительно затрудняется тем, что мы должны посредством сравнения и комбинирования проникнуть в психологическое образование, возникшее тысячи лет назад. По прошествии столь многих лет лишь в некоторых особенно удачных случаях удается установить, какая часть работы смещения проделана временем, в котором был создан миф, а какая была выполнена позднее, когда этот миф передавался сказителями из поколения в поколение. У новых поколений иные воззрения. Там, где миф не соответствовал их воззрениям, каждое из поколений прибегало к «вторичной обработке». Также не следует забывать, сколь велико было влияние мифов соседних народов. На основе всех этих фактов становится очевидной возможность искусственного отделения мифа от смещения и вторичной обработки. Впредь, когда я буду говорить о работе смещения в мифе, я каждый раз буду уточнять, о первичном или о вторичном смещении идет речь.

[Mutatis mutandis (лат.) — с учетом соответствующих различий.]

VIII     Действие работы смещения в мифах о Прометее, Моисее, Самсоне

    Мы уже не раз встречались с действием работы смещения в мифе, не обращая на это особого внимания. В древнегреческом мифе о Прометее отчетливо видны следы работы смещения. Как мы узнали из исследований Куна, этот миф уходит корнями в то время, когда силы природы почитались еще не в форме человекоподобных богов. С постепенно формировавшейся персонификацией богов возникли Агни и Mätarisvan. Первым был огонь, бог огня; впоследствии — бог, добывающий огонь, которого Агни возвращал, когда тот прятался. Первоначально оба образа воспринимались как одно целое, Mätarisvan поначалу фигурирует как прозвище Агни и лишь позднее отделяется от него как самостоятельно существо.

   Таким образом, Mätarisvan, соответствующий греческому Прометею, был, собственно, тем, кто принес огонь. В греческой мифологии он становится похитителем огня. Он приносит людям с неба огонь, идя против воли богов, и несет за это наказание. Прометей вынужден, таким образом, подчиниться воле Зевса, в этом заключается важнейшее смещение мифа. В предшествующем мифе, согласно которому Mätarisvan-Прометей возвращает Агни, отсутствует эмоциональная окраска, выраженная в наказании за этот поступок. Греческая версия мифа осуществляет здесь смещение аффекта. Прометей, нарушивший волю богов, становится одним из людей, которые также довольно часто не исполняют волю богов. Посредством такого преобразования мифа первоначальное значение имени Прометея- Прамантхи забылось. В древние времена его называли Создающим, Сверлящим. Это представление подверглось вытеснению, в результате чего народ полностью забыл смысл, заложенный в имени. Оно подверглось небольшой обработке, и теперь его истолковывали вторично как «Заботящийся». Ведь он принес огонь созданным им людям, тем самым честно заслужив такое имя! Превращение имени Прамантха в имя Прометей и связанное с этим изменение смысла являются показательным примером смещения.

 Kuhn, A. Die Herabkunft des Feuers und des Göttertranks. — Berlin, 1859. (2. Ausg. Güttersloh 1886.)

   Процесс смещения в мифе о Прометее вызывает еще больший интерес, если обратиться к ранее не рассматривавшейся части работы Куна. Наряду с мифами о происхождении огня, Кун изучает родственные им мифы о происхождении напитка богов. Я пока не могу подробнее рассмотреть общие корни этих мифов, не удалившись слишком далеко от темы. Поэтому я довольствуюсь указанием на то, что среди прочего общность происхождения молнии и дождя из грозового облака подтолкнула к тому, чтобы отыскать в мифе общее начало у огня и напитка богов. Наибольший интерес для нас представляет один результат сравнительной мифологии: Прометею греческого мифа (как и индогерманского) соответствует Моисей из библейских сказаний. Если мы сравним Моисея, принесшего заповеди, и Прометея, принесшего огонь, на основе Старого Завета и рассказа Эсхила, то может показаться, что эти персонажи имеют мало общего. Но в рассказе о Моисее, как и в рассказе о Прометее, присутствует значительное смещение. Следует отличать Моисея из древних мифов и библейского персонажа с этим именем. В библейском сказании Моисей, как и Прометей, поднимается на небо и приносит, как тот — огонь, заповеди. Сопровождаемый громом и молнией, он поднимается на небо, здесь мы вновь встречаем упоминание о грозе. Неслучайно заповеди названы «огненными». В целом мы видим, что Моисей — верный слуга одного бога; в то время как Прометей из-за похищения огня вступает в конфликт с богами, Моисей принимает заповеди из рук бога, т. е. здесь какой бы то ни было конфликт исключен. Конфликт между Моисеем и богом происходит не в Библии. Соответствующий Моисею персонаж языческой мифологии из облака с помощью молнии добывает воду. У Моисея есть аналог молнии или сверла, фигурирующих в языческих мифах, — посох, символ, встречающийся в многочисленных сказаниях. Этим посохом он высекает воду из скалы в пустыне — нарушая приказ господа (4 кн. Моисея, гл. 20). За свое непослушание Моисей наказан: он не может достичь земли обетованной. Таким образом, Моисей не похищает воду, он ударяет посохом по скале, высекая из нее воду. Бог велел ему заговорить со скалой, нетерпение побудило его ударить по ней. Смещение здесь весьма значительно: недостаточно того, что Моисей становится простым человеком, слугой Господа — он даже не совершает похищения, как Прометей, а лишь преждевременно добывает обещанную ему воду. Тем самым вина Моисея смещается на относительно безобидный грех. Вместе с тем власть Бога возвеличивается посредством того, что он не оставляет безнаказанным даже не очень серьезные прегрешения.

 Здесь нам открывается интересный взгляд на возникновение определенных болезненных идей. Точно такой же процесс смещения, названный Фрейдом «транспозиция», мы находим в происхождении навязчивых представлений. Согласно исследованиям Фрейда, навязчивые представления берут начало в обращенных к самому себе упреках пациента, связанных с запретной сексуальной деятельностью. Пациент старается исключительной правильностью в других областях компенсировать то, против чего, по его мнению, он согрешил в сексуальном отношении, как будто в этой индифферентной области он мог провиниться в чем-либо.

   Я уже кратко упоминал об аналогичном процессе, происходящем при душевных расстройствах (при Dementia praecox, меланхолии). Бред греховности таких больных также часто основывается на упреках самим себе, связанных с сексуальной деятельностью. Такие пациенты иногда смещают чувство вины, вызванное теми или иными сексуальными реминисценциями, на какую-либо незначительную ошибку другого рода. Их никак нельзя заставить отказаться от этого представления. Если рассмотреть такие состояния с точки зрения теорий Фрейда, то становится понятной причина такого поведения этих больных. Они хотят избавиться от чувства вины.

Freud, S. Bemerkungen über einen Fall von Zwangsneurose (1909d). // G. W. — Bd. 7. — S. 379—463.
 Я не могу здесь подробнее остановиться на учении Фрейда и ссылаюсь на «Сборник работ по учению о неврозах» (1893—1906 гг., Аейпциг—Вена, 1906.).

Abraham, K. Das Erleiden sexueller Traumen als Form infantiler Sexualbetäti­ gung. // C. — 1907. — N. F. — Bd. XVIII. — November. — S. 855—866 [cm. наст, том, C. 13—30.].

   Смещения, имеющиеся в рассказе о Моисее, в большом количестве встречаются в Ветхом Завете. Именно там мы находим многие мифы, бывшие первоначально языческими, они по мере того, как народ переходил к монотеизму, начинали служить новой религии и для этой цели претерпевали значительные смещения. Все исторические книги Ветхого Завета указывают на то, что переход к монотеизму проходил крайне медленно и встречал немалое сопротивление. Богам или подобным им существам древних мифов пришлось покинуть свой пьедестал и довольствоваться ролью человека, подчиняясь воле единственного бога. В некоторых случаях это смещение заходит так далеко, что бывший бог в образе человека становится особенно преданным последователем, избранником единственного бога. Образы праотцов и Моисея являются результатом этого процесса смещения. Но для изучения последнего больше подходит миф о Самсоне. В нашем распоряжении есть обработка этого материала, мастерски выполненная Г. Штейнталем Я упомяну лишь основные ее идеи, поскольку она приводит к тем же результатам, что и анализ мифа о Прометее.

   Самсон, как явствует из его имени, является богом солнца в древних семитских языческих сказаниях и соответствует Гераклу в индогерманских мифах. Геракл также является богом солнца или полубогом; миф о Геракле и миф о Самсоне имеют несколько важных общих черт. Самсон — длинноволосый бог солнца, как и Аполлон. Это согревающий, созидающий бог, благодатное дневное светило, летом он достигает расцвета сил. Значит, зима и ночь являются его естественными противниками, их олицетворяет богиня луны. Когда вечером солнце опускается за горизонт, то, как гласят поверья многих народов мира, это означает, что бог солнца спасается бегством от преследующей его богини луны. Летом он силен как никогда, но наслаждается своим могуществом недолго, так как после солнцестояния вновь теряет его. Его побеждает богиня ночи и зимы, подобно тому, как сильный мужчина уступает женщине. Самсон, созидающий бог солнца, в Книге Судей оказывается слабее женщины. Весьма вероятно, что Далила является олицетворением богини ночи и зимы. Самсон теряет свою силу, когда лишается волос, т. е. когда бог солнца теряет свои лучи. Но как солнце на исходе зимы вновь обретает свою силу, так и у Самсона вновь отрастают волосы, и он обретает прежнюю мощь, но опять же на короткое время. Потому что он ищет смерти и находит ее во время празднества, устроенного его врагами, филистимлянами, в честь их бога Дагона. Но Дагон — это не приносящий пользы бог морей и пустынь, противопоставленный в мифе богу солнца и являющийся поэтому противоборствующей силой.

Steinthal, H. Die Prometheussage in ihrer ursprünglichen Gestalt. // Zeitschrift für Völkerpsychologie und Sprachwissenschaft. — 1862. — Bd. 2.

    Самсон, герой и бог солнца, убивает себя сам. Этот сюжет мы находим и в других родственных мифах. В библейском сказании самоубийство Самсона происходит на празднестве в честь Дагона и еще раз, правда, в завуалированной форме. Бог солнца объединяет в себе две противоречащие друг другу тенденции. С одной стороны, это согревающий, дарующий жизнь бог, с другой стороны — опаляющий, вызывающий бедствия, изнуряющий. В качестве последнего его символизирует лев; находясь летом в созвездии Льва, солнце как никогда активно. Подобно тому, как Агни и Mätarisvan были первоначально одним целым, а позднее стали противоборствующими силами, изнуряющий летний зной — символизируемый львом, — отделяется от благодатного бога солнца. Первым подвигом Самсона, как и Геракла, была победа над львом. Добрый бог солнца убивает жестокого бога в обличим льва, а вместе с тем и самого себя.

   Все искажающая работа смещения превратила бога солнца в героя Самсона, получившего благословение Господа. Лишь немногие, сами по себе непонятные черты, присущие его предыдущей сущности, еще остаются у него: сила, заключенная в его волосах, слабость к женщине, смерть посредством самоубийства. Из-за длинных волос Самсон в более позднем сказании становится «назиром», женихом Господа, освободившим свой народ из рабства. Здесь, вероятно, напрашивается сравнение Самсона и Геракла с финикийским богом Мелькартом, покровителем своего народа. Как языческий бог солнца становится героем, получившим благословение Господа, не вполне понятно, но о том, что такое превращение состоялось, свидетельствуют многие источники. Израиль на протяжении столетий боролся с филистимлянами и потерял в этой борьбе свободу. Древний бог солнца, прежде как бог плодородия и враг изнуряющего зноя, олицетворявший исполнение желания народа, теперь в образе национального героя должен был выполнить другое желание. Подобно Моисею, он уже не бог, а слуга единственного бога и избран им, чтобы помочь своему народу. Он предстает не как предводитель войска, а всегда один, подобно солнцу, в одиночестве путешествующему по небу. Он в одиночку бьется против филистимлян, будучи вооруженным лишь челюстью осла; ослепший, он противостоит тысячам филистимлян и принимает смерть вместе с ними.

                IX     Изобразительные средства в мифе

  Теперь, когда мы доказали наличие характерной для сновидения работы сгущения в мифе, нам осталось исследовать еще одну, последнюю сторону работы сновидения, а также ее аналог в мифе. Не все представления могут быть с легкостью изображены в сновидении — это утверждение справедливо и для мифа. Но здесь имеется одно различие: сновидение инсценирует, а миф выстроен по законам эпоса. Тем не менее, оба должны принимать во внимание технические возможности своего материала. К примеру, сновидение должно находить изобразительные средства для выражения абстрактных понятий. Для этой цели используется преимущественно буквальное понимание образных выражений. Фрейд приводил в пример сновидение женщины, в котором она хотела сказать, что ее любимый музыкант «возвышается» над всеми остальными в плане мастерства. Во сне она видит его в концертном зале, он стоит на башне и так дирижирует оркестром. Логические связи нашего языка также не могут найти выражение в сновидении. Выше мы уже ознакомились с тем, как сновидение очень важное соотношение «словно» представляет посредством отождествления, и что в мифе происходит то же самое. Другое соотношение — «или—или» — выражается в сновидении разными способами. Одним из них является, к примеру, последовательное расположение различных возможностей, т. е. каждая наглядно представляется, а затем, как будто для выбора, ставится в ряд с другими. Недавно я обратил внимание на другой способ выражения этого соотношения. Сновидящий выражает различные возможности, представленные в виде «или—или», в разных сновидениях. Эмпирически нам известно, что сновидения одной ночи служат всегда исполнению одного желания; мой собственный опыт подсказывает мне, что ряд сновидений одной ночи нередко противопоставляет друг другу различные возможности исполнения желания и тем самым соответствует «или—или». Благодаря одному случаю это объяснение показалось мне очевидным. Одна дама, которая вот-вот должна была выйти замуж, но опасавшаяся, что этот шаг вызовет неприятие со стороны некоторых людей, рассказала мне о пяти сновидениях, увиденных ею за одну ночь. Поскольку я располагал точной информацией об условиях ее жизни, то для меня было очевидно, что все эти сновидения представляли различные варианты развития событий в будущем. Сновидящая себя и своего возлюбленного в каждом из сновидений представляла в образе других людей, входящих в круг ее знакомств, они находились в ситуации, соответствующей обстановке каждого сновидения. Особый интерес при этом представляло обширное использование инфантильного материала.

    Точно так же поступает и народ со своими мифами. Он тоже выражает одно и то же желание в разных мифах. В этом кроется одна из причин сходства в содержании многих мифов. Если определенное желание особенно сильно, оно находит выражение в нескольких мифах. Каждое новое представление желания занимает по отношению к нему определенную позицию, раскрывает новую его сторону. Здесь можно указать хотя бы лишь на два идущих друг за другом библейских сказания о сотворении мира.

  Тесная связь, существующая между элементами сновидения, часто выражается в том, что оба эти элемента (или их символы) в явном содержании сновидения располагаются в непосредственной близости друг от друга. То же самое мы обнаруживаем и в мифе. В мифе о Прометее мы всегда находим сверло поблизости от диска или колеса; в Книге Бытия змей и яблоко также соседствуют друг с другом. Миф о Прометее демонстрирует нам, как один человек может скрываться за несколькими символами: Прометей — бурав и молния. Очень интересный пример такого рода повстречался нам в мифе о Самсоне. Самоубийство бога солнца Самсона представлено посредством того, что герой Самсон убивает льва, символизирующего солнце.

   Но самые высокие требования к технике изображения предъявляет обход цензуры. В общих чертах мы уже затрагивали символическую маскировку. В мифе о происхождении огня описанию с помощью символов особенно подвергаются мужской детородный орган и функция оплодотворения. Это напоминает символику сновидений. Бурав, посох или подобный инструмент в качестве заместителя мужского полового органа является часто встречающимся в сновидениях символом. Сновидения женщин, в которых их закалывает мужчина, являются очевидным исполнением желания. В других сновидениях в качестве такого символа выступает меч, дерево или другое растение, схожее с ним по форме.

   В мифе также часто встречается женский коррелят. Таковым является солнечный диск или солнечное колесо или облако, в отверстии которого двигается Прамантха или молния, или раскат грома; также очевидно, что это и пещера, в которой прячется Агни.

   В мифе о Прометее огонь предстал перед нами в трех ипостасях: в качестве небесного огня, в качестве огня земного и как огонь жизни. В сновидении огонь символизирует сексуальный пыл, любовь. Поскольку Прометей — это созидающий бог, то можно рассматривать любовный пыл в качестве четвертого компонента.

                   X         Исполнение желаний в мифе о Прометее

  После того, как мы убедились, что цензура сновидения и работа сновидения имеют абсолютные аналоги в мифе, вернемся к вопросу об исполнении желания в мифе о Прометее. Следует выяснить, что скрывается за символической маскировкой. Мы обнаружим, что и на этом отрезке нашего пути мы не можем обойтись без опыта Фрейда по толкованию сновидений.

    Шаг в этом направлении сделали сами греки. Содержание мифа было непонятно им самим, но имя героя можно было подвергнуть небольшой обработке, так что оно приобретало какой-то смысл. Так Прамантха стал «Заботящимся». Такой полубожественный персонаж был, если можно так выразиться, очень удобен в употреблении. Его существование играло на руку актуальному во все времена желанию человечества: находиться под опекой заботливого существа. В толковании имени Прометея как «Заботящегося», без сомнения, выражено желание. Но мы знаем, что этот смысл был сообщен мифу «вторично», и что символика мифа о Прометее совершенно не соответствует этому истолкованию. Это напоминает нам аналогичные отношения в психологии сновидения. Нередко на поверхности сновидения сразу же узнается желание. В этом случае сновидящий готов признать, что это желание совершенно безобидно! Но тогда возникает вопрос, с какой целью была осуществлена работа сновидения, если желание, для маскировки которого служит работа сновидения, осталось столь очевидным? Если более тщательно проанализировать сновидение, то можно заметить, что за явным желанием скрывается желание вытесненное, в чем-либо схожее с первым. Явное желание образует, если можно так выразиться, самый верхний слой сновидения, под ним располагается вытесненное желание. Но на этом процесс толкования еще не закончен. В некоторых случаях удается с уверенностью установить наличие третьего слоя. Этот самый глубокий слой сновидения (как и в психозе) всегда образован реминисценциями инфантильных желаний.

   Можно доказать существование такого же расслоения и в мифе о Прометее. Из исследований Куна' мы знаем, что самый древний слой мифологии представлен сравнением человека с огнем, сравнением возникновения человека с возникновением огня. Второй слой соответствует более позднему представлению, которому уже были известны человекоподобные боги. В этом слое мифологии бог огня является одновременно и богочеловеком, который порождает человека. В третьем слое, сформировавшемся самым последним, Прамантха уже не тот, кто породил людей, а тот, кто создал их и заботится о них.

Kuhn, A. Die Herabkunft des Feuers und des Göttertranks. — Berlin, 1859. (2. Ausg. Güttersloh, 1886.)

   Мы уже рассмотрели содержащуюся в последнем слое фантазию о желании, не подвергнувшемся маскировке. По аналогии со сновидением мы можем ожидать, что два более ранних слоя также содержат в себе каждый по какому-либо желанию. Но с желанием, скрытым во втором слое, мы уже знакомы. Человек приписывает себе происхождение от некоего божественного существа и сам, таким образом, считает себя божественным. Он идентифицирует себя с Прамантхой. Нам удалось доказать, что это есть проявление тенденции, схожей с той, что наличествует в детских фантазиях индивида, и причиной которой является комплекс величия. Желание, скрытое во втором слое мифа о Прометее, можно уточнить так: мы хотим быть порожденными божественным существом и считаться божественными, каждый из нас — Прамантха. Я считаю, что эта фантазия содержит в себе очевидный сексуальный компонент. Но если во втором слое он играет, скорее, второстепенную роль, то в самом глубоком слое мы обнаруживаем содержание чисто сексуального характера, явственное исполнение желания в сексуальной сфере. Второй слой отличается от самого древнего далеко зашедшим вытеснением сексуального компонента. На символике самого глубокого слоя лежит четкий отпечаток сексуальности, она служит для выражения сексуального комплекса величия. Человек олицетворяет свою способность производить потомство в способности сверла разжигать огонь в деревянном диске, с действием сверла на небе, молнии. Самая древняя форма мифа о Прометее — это апофеоз человеческой способности производить потомство.

   Мы уже пытались привести доказательства того, что сексуальность образует ядро сущности человека. Весьма распространенным заблуждением является признание детского возраста абсолютно индифферентным в сексуальном отношении. Разумеется, я не учитываю здесь случаи патологически раннего полового созревания. Во многом благодаря исследованиям Фрейда', мы пришли к пониманию того, что сексуальная деятельность осуществляется уже в раннем детстве, хотя и не осознается ребенком как таковая и существенно отличается от половой жизни взрослого здорового индивида. Довольно рано у ребенка возникает сексуальное удовольствие от подглядывания за половым актом, связанная с интересом к различию между полами, зачатию и т. д. Каждый ребенок — кто-то позже, кто-то раньше — задает вопрос: как я появился на свет? Все, что он узнает в этой области, дает пищу его фантазии. Интерес ко всему, что касается половой жизни, как ничто другое вызывает у подрастающего ребенка напряжение. Неожиданно полученное объяснение нередко приводит к сильным душевным переживаниям. Физиологические признаки полового созревания, которые ребенок обнаруживает у себя, также часто вызывают страх или отвращение.

Freud, S. Drei Abhundlungen zur Sexualtheorie (1905d) // G. W. — Bd. 5. — S. 27, 33—145.

 Мы уже неоднократно убеждались в том, что патологические образования фантазии происходят из инфантильных фантазий. Мы также обнаружили поразительное сходство между этими патологическими продуктами и мифами. Фантазии, произошедшие из секуального удовольствия от подглядывания за половым актом и любопытства, врач встречает довольно часто, если с помощью психоанализа изучает душевную жизнь лиц, страдающих неврозом, или душевнобольных.

   В связи с этим я ссылаюсь на проделанный Фрейдом анализ одного случая параноидального душевного расстройства. Совершенно особое значение имеет интерес к половой жизни, когда речь заходит о психических навязчивых явлениях, особенно это касается так называемого болезненного мудрствования. Больные с такой своеобразной аффектацией против своей воли размышляют о таких трансцендентальных проблемах, как происхождение бога и мира, или ломают голову над вопросом, почему то или иное в мире устроено так и не иначе. Я хотел бы вкратце описать случай из моей практики, демонстрирующий, какое значение имеет инфантильная страсть к подглядыванию за половым актом, присущая склонным к неврозам людям, для объяснения этих состояний.

Ср. «Статьи о теории неврозов», S. 124 [Freud, S. Psychoanalytische Bemerkungen über einen autobiographisch beschriebenen Fall von Paranoia (Dementia paranoides) (1911c [1910]). // G. W. — Bd. 8. — S. 239—316.].

  Пациент различал у себя два вида навязчивых явлений, во-первых, навязчивость в чтении молитв, во-вторых, навязчивое желание тщательно рассматривать каждый предмет и размышлять о том, как он возник, как он был изготовлен, с чем он взаимосвязан и т. д. Он полагал, что подвержен этому с детства, хотя эти навязчивые явления не проявлялись в течение короткого или более долгого периода, но затем всегда возвращались. Анализ показал, что будучи маленьким мальчиком, этот пациент несколько раз пытался оголять людей, с которыми делил спальню или кровать. Его интерес полностью концентрировался на гениталиях и ягодицах, на возникновении ребенка и на предшествующих этому процессах. Из-за этих насильственных попыток, с помощью которых он удовлетворял свое, вне всякого сомнения, болезненное любопытство, он осыпал себя упреками и начал молиться, прося Бога сделать его хорошим человеком. Чтение молитв вскоре приобрело навязчивый характер, он сделал для себя записки с целыми литаниями и читал их, когда только мог. Он очень боялся пропустить хотя бы слово. Одновременно с этим развилась и навязчивость к рассматриванию предметов. Выяснилось, что пациент изучением всевозможных индифферентных объектов заменил рассматривание определенных частей тела, которое казалось ему греховным. При этом его особенно интересовала скрытая сторона предметов и процесс их возникновения. Размышляя о возникновении индифферентных объектов, он избавлялся от мыслей о возникновении человека.

 Аффект страха, как это всегда происходит в подобных случаях, «транспонировался» на индифферентные представления. То, к чему каждый ребенок испытывает здоровый интерес, а этот мальчик — интерес патологический, обозначается в мифологии как антропогенез.

   Зачатие, возникновение нового живого существа столь загадочно, что издревле вызывает у человека особый интерес и дает мощный толчок к созданию мифа. В те времена, когда научное мировоззрение еще не было развито, зачатие, должно быть, считалось чудом. Мы можем подтвердить это предположение еще одним весомым доводом. В любой мифологии, вере в чудеса и т. д. большую роль играет волшебная палочка. Не вызывает никакого сомнения то, что волшебная палочка является лишь символическим заместителем мужских гениталий (о причинах такой уверенности в этом я не могу рассказать здесь подробнее). Точно такой же символ — вращающаяся в деревянном диске палка — находится в центре внимания древнейшей формы мифа о Прометее. Я еще не упоминал об одной очень удивительной особенности мифа о Прометее: это типично мужской миф. Мужчина, дающий начало потомству, символически представлен как персонифицированный образ (Прамантха). Женщина выражена лишь через символ — деревянный диск, и упоминается в мифе лишь между прочим. Ранее мы пришли к выводу, что миф о Прометее в своем древнейшем слое представляет собой апофеоз способности производить потомство. Здесь это представление полностью подтверждается. Миф о Прометее в своей древнейшей форме имеет тенденцию к провозглашению мужской способности производить потомство как основной жизненный принцип. Это сексуальная мания величия всех мужчин, от древности до наших дней.

 Ср. «Сборник статей о теории неврозов», в особенности S. 118 f [Freud, S. Analyse der Phobie eines fünfjährigen Knaben (1909b). // G. W. — Bd. 7. —S. 241—377.]

                     XI    Анализ мифа о происхождении напитка богов

  С мифом о происхождении огня, с полным основанием названным нами мифом о зачатии, тесно связан миф о происхождении напитка богов. Мы уже несколько раз указывали на это, но еще не приступали к анализу этого мифа. Опыт подсказывает, что два мифа, тесно связанные между собой, имеют и общие тенденции. Путь к анализу мифов о напитке богов нам вновь укажет основополагающая работа Куна. Но в определенный момент мы должны будем пойти своим путем.

   Напиток богов в древних индийских источниках называется амрта, в более поздних — сома, в Зенд-Авесте — хаома. Из греческой мифологии всем известны названия «нектар» и «амброзия». Напитку богов приписываются различные удивительные, таинственные свойства: он оживляет мертвых, приносит вдохновение, дарует бессмертие. Последнее свойство четко выражено в слове «амрта» и в родственном ему слове «амброзия», также в слове «нектар» заключается то же значение.

Kuhn, A. Die Herabkunft des Feuers und des Göttertranks.— Berlin, 1859. (2. Ausg. Güttersloh, 1886.)

    Насколько нам известно, все народы мира изготавливают опьяняющие напитки, употребление которых вызывает всем известные обманчивые ощущения. Человек чувствует воодушевление, подъем сил, вместе с тем напиток вызывает ощущение необычайного тепла и сексуальное возбуждение. Культы Диониса всегда имели еще и эротический характер. Таким образом, напиток вызывает в человеке огонь в двух смыслах: тепло и сексуальное возбуждение. Пьянящий напиток получали из сока определенных видов растений. В мифах они носят название растений сома. Среди них нас интересует, прежде всего, ясень (а также рябина), то самое дерево, древесина которого используется для разжигания огня. Из его ветвей выжимают сок, называемый сома.

   Помимо земной сомы, в мифе существует и небесная сома, и обе отождествляются друг с другом так же, как это происходит в случае с земным и небесным огнем. На земле сому и огонь добывают из ясеня. Как, согласно мифу о Прометее, небесный огонь зажигается на мировом ясене (небесном дереве), так и небесная сома происходит от мирового ясеня. Она появляется в результате сверления в древесине мирового ясеня (т. е. в облаке). Земная сома — это спустившаяся с мирового ясеня небесная сома. Птица, гнездящаяся в ветвях мирового ясеня, принесла ее на землю. Аналогия с мифом об огне здесь совершенно очевидна. Как небесный огонь сочетает в себе палящее солнце и молнию, так и небесная сома заключает в себе несколько значений, она является одновременно росой и дождем, а позднее становится и напитком богов. Дерево, растущее на облаках, в некоторых мифах представлено таким же образом. Его корни уходят в моря, у подножия бьют ключи, падающие на землю дождями. С ветвей капает роса.

      Другое представление, встречающееся в индогерманских мифах, рисует мчащегося среди облаков коня, с гривы которого на землю осыпается роса. Этот небесный конь, носитель чудодейственной сомы, в греческой мифологи стал крылатым конем Пегасом. Мчащиеся по небу облака предстали в образе несущих возмездие Эринний. Здесь же берут начало мифы об ораве дикого охотника и т. д. в германской мифологии. Представление о том, что одно облако преследует другое и пытается схватить его, мы встречаем и на одной из современных картин — «Сенокос» Сегантини. Примечательно, что фантазия этого художника, чьи работы являются воплощением идеи единства природы, работает в том же направлении, что и фантазия народа в доисторические времена.

  Ранее мы убедились, что в древнейшем слое мифа о Прометее разжигание земного и небесного огня служит лишь символичным замещением процесса зачатия. У нас есть все основания предполагать, что земная и небесная сомы также символически замещают нечто третье, хорошо знакомое нам всем. Хотя объяснение вполне очевидно, Кун не рассмотрел его. Поэтому здесь нам придется выйти за пределы анализа, сделанного Куном, чтобы составить представление о третьем значении сомы, важнейшем по причине своей первоначальности.

  Небесная сома возникает вследствии трения в облаке — т. е. посредством символического акта зачатия. Поэтому мне представляется очевидным вывод, что сома является символическим замещением мужского семени. Сперма оказывает оживляющее воздействие, дарует бессмертие, так как служит для продолжения рода. Ее воздействие плодотворно, как и воздействие небесной сомы, падающей на землю росой и дождем. Теперь нам становится понятным, почему мифы о происхождении огня и мифы о происхождении напитка богов столь тесно связаны между собой. Нельзя отделить друг от друга часть тела, служащую для продолжения рода, и сперму. На этот древний слой мифа, четкое сексуальное значение которого вполне очевидно, наслаивается, как и в мифе об огне, второй пласт. Он отличается от первого персонификацией природных явлений, т. е. появлением человекоподобных богов, а позднее — и интенсивным сексуальным вытеснением. Здесь мы встречаем некое полубожество, которое носит имя Сома. Сома является гением силы и оплодотворения; это полностью подтверждает наше предположение об истинной природе Сомы. В некоторых мифах на месте Сомы появляется уже знакомый нам Агни.

     Большой интерес представляет рассмотрение здесь греческого мифа, в котором сохранилось упоминание о возникновении напитка богов в результате трения, в особенности, если он поможет нам понять специфические черты сформировавшегося самым последним слоя в мифе о Соме. Зевс желает попасть к Персефоне, укрывшейся на заоблачной горе. Он превращается в змею и пробуравливает гору. Эта сексуальная символика не представляет трудности для понимания. Связь Зевса с Персефоной приводит к рождению Диониса, бога вина, являющегося персонификацией напитка богов. Дионис был вскормлен Гиадами, эти богини дождя также олицетворяют небесную сому; созвездие Гиад царит на небе в сезон дождей.

     Зевсу, персонажу греческих мифов, соответствует Индра в мифологии индийской. Он также является богом ясного, безоблачного неба. Он также играет важную роль в мифе о Соме. Он становится похитителем Сомы. Как в третьем слое мифа о Прометее Mätarisvan возвращает Агни, так Индра приносит Сому из пещеры, в которой его охраняют Гандхарвы. Это похищение Индра осуществляет, превратившись в сокола. В некоторых мифах похищение Сомы приписывается Агни, также принимающему облик птицы. Агни уже встречался нам в образе птицы, похищающей огонь. Теперь же мы узнали его как похитителя Сомы — налицо наличие параллели. Сокол сражается с Гандхарвами за право владеть Сомой. В этой битве он теряет перо, оно падает на землю и превращается в растение сома. Совершенно такую же историю мы уже встречали при анализе мифа о Прометее. Как и последний, миф о соме в своем третьем слое искажен настолько, что совершенно лишается явного содержания — сексуального.

    Нам следует подробнее рассмотреть значение растения сома, так как мы обнаружим новые доказательства идентичности сомы и мужского семени. Ветвь дерева сома, символический заместитель мужского члена, обладает чудесными свойствами. Она не только служит источником напитка сома, она фигурирует в различных обычаях и церемониях. Из рябины вытачивается так называемый волшебный прут, который, помимо прочего, используется для обнаружения подземных вод. В соответствии с древним обычаем, пастухи весной секут скот веткой рябины, чтобы повысить плодовитость и надой молока. Ветвь дерева сома узнается и в волшебной палочке, и в жезле Гермеса, и в тирсе, которым Дионис высекает из скалы вино. Мы уже упоминали библейскую притчу, в которой Моисей высекает из скалы воду своим чудесным посохом; символическое значение этого посоха становится еще более понятным, если вспомнить о том, что он превращается в змею от взгляда фараона'.

Кун в отдельной работе указал на то, что Гандхарвы, племя демонов, явились прообразом кентавров в греческой мифологии.

   Среди всего многообразия функций ясеня в мифах и обычаях одна должна вызвать у нас особый интерес. Из древесины ясеня изготавливался брусок, использовавшийся при приготовлении масла. Это дерево служило защитой от всяких проделок нечистой силы, с которой, как гласило поверье, масло имеет особую связь. Согласно имеющимся в нашем распоряжении источникам, не подлежит сомнению факт, что процесс получения масла, как и процесс получения огня, сравнивался с актом зачатия и символически заступал на его место, и что продукт, масло, сравнивался со спермой и сомой. Одна из легенд Махабхараты рассказывает о возникновении сомы как о процессе, абсолютно аналогичном процессу получения масла; я вкратце изложу эту легенду, ориентируясь на работу Куна. Жаждущие амрты боги и асуры (злые демоны) берут гору Ман- дара и взбалтывают ею море, как будто бруском для масла. Индра обматывает вокруг горы змею Васуки, как веревку, и боги с асурами начинают тянуть. Из пасти змеи вырывается дым и пламя. Из них образуются плотные облака, и молнии и дождь обрушиваются на богов. Тут воспламеняются деревья, стоящие на вершине ходящей ходуном горы, и огонь окутывает всю гору, как и темные тучи со сверкающими молниями. Огонь тушит Индра дождевой водой, и все соки могучих деревьев и растений стекают в море, и из вод его, смешавшихся с удивительными соками и ставших маслом, поднимается Сома, который в этом мифе олицетворяется луну, а вслед за ним — разные другие мифические существа, а в конце появляется Дханвантари, держа в руках белый кувшин, в котором содержится амрта. Боги и асуры ведут за нее борьбу, и первые побеждают.

    В древнем индийском эпосе содержится и несколько других версий о том, как была получена амрта. Ни один из мифов не противоречит моему предположению о значении сомы. Каждый из трех слоев, существование которых в мифе нам удалось доказать, содержит в себе исполнение желания, и каждое из них в определенном слое соответствует исполнениям желаний в мифе о Прометее. Как там зачатие и служащий для этого орган, так здесь первоначально сперма достигает своего апофеоза. В процессе вытеснения сексуального содержания мифа сперма постепенно превращается в напиток богов. Теперь это дар добрых богов людям. Миф о соме, таким образом, претерпевает те же изменения, что и миф о Прометее, и, как и последний, становится выражением актуального, а не сексуального исполнения желания.

Процесс эрекции, очевидно, давал богатую пищу воображению, превраще­ ние посоха (фаллоса) в змею означает возвращение фаллоса в первоначальное стояние.
 Происхождение огня, 1886, S. 219 [Kuhn, A. Die Herabkunft des Feuers und des Göttertranks. — Berlin, 1859. (2. Ausg. Güttersloh, 1886.)]

                             XII    Теория желания в мифе

     Я предпринял попытку на основе рассмотрения с позиций психологии сформулировать теорию возникновения мифа и подкрепить ее тщательным анализом, проведенным с помощью примеров. Теперь настало время рассмотреть, как соотносятся приведенные здесь точки зрения с другими теориями мифа.

    Самая первая и, как я полагаю, самая популярная еще и сегодня теория говорит о том, что миф является образным выражением философско-религиозных идей. Согласно распространенному мнению, идеи такого рода образуют фундамент жизни души человека. Я не могу согласиться с этой точкой зрения. Сколь нелепо предположение, что ребенок рождается со знанием этики альтруизма, столь же нелепо предположение, что люди доисторического периода вынашивали философские или религиозные идеи и впоследствии символически выражали их в мифах. Был необходим необычайно долгий процесс вытеснения для того, чтобы такая этика стала достоянием народа, и этот процесс вытеснения в миниатюре повторяется в каждом индивиде и по сей день. С помощью сделанного нами анализа мифа о Прометее мы доказали, что одна единственная составляющая, кажущаяся религиозно-этической идеей, — т. е. понимание Прометея как существа, проявляющего заботу, — второстепенна, несущественна, в то время как идеи и желания совсем другого рода оказались, собственно, базой мифа. Рассматривая миф о Прометее, я, как и занимавшийся толкованием мифа об Эдипе Фрейд, доказал, что этот миф берет свое начало не в этических, религиозных или философских воззрениях, а в сексуальной фантазии человека. Религиозно-этические составляющие мифа я считаю более поздними наслоениями, продуктами вытеснения. Другие мифы, которые я, к сожалению, не мог рассмотреть подробнее, на мой взгляд, полностью подтверждают эту точку зрения.

  Зародившаяся пятьдесят лет назад благодаря Куну сравнительная мифология противоречила существовавшему тогда взгляду на возникновение мифов. Наглядным выражением возникших разногласий явилось высказывание Дельбрюка. Он заявил, что всякий миф сводится к созерцанию природы. По его словам, миф является наивной попыткой объяснить природные явления. Теперь же признали, что мифу присуще развитие, и начали сравнивать отдельные мифы со сходными по содержанию мифами других народов.

  Современная теория сводит мифы семитских и индогерманских народов к одному источнику: наблюдениям за небесными телами. Недавние исследования показали, что в Вавилоне зародилась астрономия, и очень многие мифы дают основание полагать, что они были взяты из вавилонских источников. Это так называемая астральная теория. Для более подробного ознакомления с ней следует порекомендовать работу Винклера.

   Если за источник всех мифов принять созерцание природы, и особенно если видеть в этом результат наблюдения за небесными телами, то в одном отношении такая теория все же остается неубедительной. Она не дает ответа на вопрос, каковы были мотивы создания мифов. Она упускает из виду эгоцентричность всех продуктов фантазии человека. Наблюдения за небесными телами, конечно, могли оказывать значительное влияние на форму мифов, но значение этих наблюдений могло быть только вторичным. В сновидении также присутствуют образы, почерпнутые сновидящим из наблюдений за окружающим миром, они являются материалом сновидения; если не провести тщательный анализ сновидения, то может даже возникнуть впечатление, что эти образы являются существенной частью содержания сновидения. Сновидящий использовал этот материал, потому что нашел в нем аналогии со своим «Я», этот материал служит ему для символического сокрытия своих желаний. Для этой же цели народ использует наблюдения за небесными телами. Он проецирует свои фантазии на небо. Центральное место в мифах занимает сам народ, он переживает в них исполнение своих желаний.

Freud, 5. Die Traumdeutung (1900а). // G. W. — Bd. 2/3.
Delbrück, B. Die Entstehung des Mythus bei den indogermanichen Völkern. //

Zeitschrift für Völkerpsychologie und Sprachwissenschaft. — 1865. — Bd. 3.

W'mckler, H. Himmels- und Weltenbild der Babylonier als Grundlage der Weltanschauung und Mythologie aller Völker. // Der alte Orient. — Leipzig, 1902.

   Теорию желания в мифе можно легко развить в теорию желания в религии. Первоначальное отождествление человека со своим богом в мифологии и религии становится неузнаваемым. Длительный процесс вытеснения привел народы, проповедующие монотеизм, к тому, что они подчиняются своему создателю. Если постепенно происходившие изменения привели к тому, что единый бог стал восприниматься как отец людей, — уже не как дающий жизнь, а как заботящийся отец, — то это опять же есть лишь проявление фантазии о желании, берущей начало в инфантильном. Это та же самая фантазия о желании, в угоду которой греки начали толковать своего Прометея как «Заботящегося». Человек желает, чтобы существовало некое заботящееся о нем провидение, он проецирует это желание на небо: должно быть, там живет отец, проявляющий заботу о всех людях. В культе Мадонны столь же отчетливо видна фантазия о желании, уходящая корнями в инфантильное. Поддержку заботливой матери, помогающей ребенку, какая бы беда ни случилась, хочет ощущать и взрослый человек, попадая в сложные жизненные ситуации. Это побуждает его переносить свои детские фантазии на небесную царицу. Ничем иным как исполнением фантазийных желаний являются верования в жизнь после смерти, представляет ли это фантазия как потусторонний мир в понимании христианства или как место, где властвуют чувственные удовольствия, как это понимает ислам.

   Теория желания помогла мне дать объяснение тому, как возникает миф, и как он изменяется за период своего существования. Осталось лишь сказать несколько слов об исчезновении мифов. Исчезновение мифов является хорошо известным фактом, и мы можем расценивать это как очередное сходство сновидения и мифа. Каждое сновидение подвергается регрессивному вытеснению, протекающему иногда быстрее, иногда медленнее. Абсолютное забывание не происходит никогда, мысли сновидения со всем сопутствующим материалом вновь переходят в область вытесненного. Так же и в жизни народа наступает время, когда он забывает свои мифы. Потому что в истории каждого народа наступает момент, когда он освобождается от оков традиций в силу того, что на место древних продуктов фантазии приходит трезвый образ мышления. Это изменение было обусловлено, с одной стороны, получением новых знаний о законах природы, с другой стороны — ситуацией, удовлетворяющей комплекс величия народа. В этом инволюционном процессе участвуют и другие продукты фантазии народа, и не в последнюю очередь — символика языка. Сексуальная символика языка практически не обновляется, а существующие символы исчезают. Наиболее «развитым» в этом плане является английский язык, хотя правильнее было бы сказать «наиболее отсталым». В этом языке различия между полами сведены к минимуму. Языковая и мифическая символика, очевидно, уже не являются адекватной формой выражения современного духа народа, в особенности британского. Практические успехи делают ненужными фантазии о желании. Иначе поступает народ, далекий от реализации национального комплекса величия. Типичным примером являются евреи. На протяжение долгих лет они хранят детские фантазии о желании. Вспомнить хотя бы мечты об избранном народе и Земле обетованной.

  Современное естествознание под «основным законом биогенетики» подразумевает тот факт, что развитие индивида представляет собой повторение развития вида в миниатюре. За долгий период филогенеза каждый вид постепенно претерпевает самые разные изменения внешнего облика. Все эти стадии проходит и индивид. В сфере духовного развития отдельного человека протекает процесс, также повторяющий филогенетическое развитие. Мы ознакомились с различными явлениями, свойственными духовной жизни как некой общности, так и отдельного человека. Но самое важное для нас сходство состоит в следующем: народ в доисторические времена преобразует свои желания в продукты фантазии, которые в исторический период становятся мифами. Так же и индивид в свой «доисторический» период создает из желаний фантазии, которые в «историческое время» продолжают существовать в его сновидениях. Таким образом, миф представляет собой сохранившийся фрагмент инфантильной жизни души народа, а сновидение есть миф индивида.

XIII Детерминирующие силы в душевной жизни индивида и общества вцелом

  Исследования при помощи анализа, принципы которого изложены в трудах Фрейда, могут применяться к феноменам нормальной и патологической жизни души, к психологии личности и психологии народов. При работе в каждой из этих областей необходимо учитывать тот факт, что любой психический феномен обусловлен определенными причинами. Вера во внезапные порывы сегодня уже не нуждается в опровержении. Противники этого прибегают к другим фактам. Распространенная и даже отстаиваемая наукой точка зрения гласит, что в области психического царит слепой случай. Считается невозможным признать, что тысячи событий повседневной жизни, внезапные озарения, заблуждения, нечто забытое и т. д., а также содержание сновидений, индивидуальные проявления душевного расстройства определяются некими психическими факторами. Но это лишь упорствование в старой, дуалистической точке зрения. Всему происходящему в области психического отводят особое место, исключая это из законов природы. Точка зрения, приписывающая случаю психологическое воздействие, напротив, абсолютно бесплодна в том отношении, что она не воздает должное индивидуальным феноменам душевной жизни. Здесь наступает очередь Фрейда сказать свое слово. Его учение рассматривает каждый психический феномен как следствие и ищет его специфическую психологическую причину. Детерминирующие силы в психической жизни являются объектом этого направления в исследовании.

 В качестве первой детерминанты для своего последующего психологического поведения ребенок приносит с собой в мир собственные задатки. Одной из сторон этих задатков, рассматривающихся в первую очередь для того, чтобы найти объяснение всем продуктам фантазии, является психосексуальная конституция. Наиболее четко она выражается в детстве, до того, как начинается процесс вытеснения. Когда ребенок начинает переносить свою склонность на определенные объекты, одушевленные и нет, и отводит ее от других объектов, вступает в силу влияние воспитания, среды и т. д. и вынуждает ребенка вытеснять свои естественные порывы, и в первую очередь — сексуальные. Наряду с врожденными задатками, вытесненные сексуальные инфантилизмы оказывают колоссальное детерминирующее влияние. Инфантильный психический материал мы встречаем во всех продуктах фантазии. Реминисценции более поздних периодов жизни наслаиваются в качестве третьей детерминанты. Большая их часть также подвергается вытеснению. Реминисценции, основой которых стали спонтанные воспоминания, рассматриваются чаще всего как несуществующие. Фрейд первым осознал значение вытеснения, обнаружил детерминирующее воздействие вытесненного психического материала и рассмотрел его в полном объеме.

  В области психического нет ничего случайного. То, что производит впечатление случайного, имеет своим источником врожденные задатки и вытеснение инфантильной сексуальности. Переживания, не входящие в период детства, подобны притокам, впадающим в этот источник. Если мы среди детерминирующих сил столь огромное значение приписываем сексуальности, то это отнюдь не означает, что мы переоцениваем сексуальность. Во всех проявлениях органической жизни мы видим, что сохранение индивида подчинено сохранению рода как вышестоящего образования. Влечение, направленное на сохранение рода, должно быть сильнее всех остальных, в противном случае род исчезнет.

   Аналитическое исследование в духе Фрейда сегодня еще на дурном счету у критиков. Такая же участь постигла и одно из направлений языкознания — этимологию. О ней однажды было сказано, что ее характеристика заключается в том, что гласные для нее не имеют никакого значения, а согласные — лишь несущественное. Но толкование слов, имеющее под собой научную основу, тем не менее, продолжает существовать, оно по праву носит титул науки, изучающей «подлинную», т. е. «истинную» сущность языковых элементов. Учение Фрейда — это этимология психологических явлений. Оно добьется признания, даже если это будет достигнуто ценой борьбы с чопорностью и предрассудками современной науки.