Исключительное положение сновидения в психоаналитической практике

 

 

 

Фрейд считал «Толкование сновидений» своей основной работой. В третье (переработанном) английском издании, опубликованном в 1932 г., он писал: «Даже согласно моим нынешним представлениям, в ней изложено самое ценное изо всех открытий, что мне посчастливилось сделать. По­добное проникновение в сущность выпадает на долю чело­века лишь один раз в жизни» (SE4: xxxii). И в конце части Е, в седьмой главе Фрейд говорит: «Толкование сновиде­ний — это королевская дорога к знаниям бессознательной активности ума» (с. 608). На то значение, которое уделял Фрейд своей работе «Толкование сновидений» указывает тот факт, что он пересматривал и улучшал ее восемь раз, в последний раз в 1930 (SE4: xii)1.

 

Вас может удивить, почему я решил представить статью об исключительном положении сновидения, ибо это хоро­шо известный факт. Однако внимательное прочтение пси­хоаналитической литературы, вышедшей в последние годы, показывает, что ряд психоаналитиков либо считают, что за последние сорок лет клиническое значение сновидения уменьшилось, и оно не представляет особой ценности для психоаналитической терапии, либо используют методики, свидетельствующие о пренебрежении теорией Фрейда и методами понимания и использования сновидения в кли­нической практике. Кроме того, меня поразили утвержде­ния некоторых влиятельных психоаналитиков о том, что это падение значения сновидения в клинической практике обусловлено: (1) появлением структурной теории; (2) выда­ющаяся работа Фрейда по сновидениям не поощряла сле­дование его примеру или дальнейшее развитие материала;

(3) концепция топографической теории Фрейда стала не­пригодной Уолдорн (Waldhorn, 1967: 52, 53). Эти и многие другие заключения можно найти в монографии под загла­вием «Место сновидения в клиническом психоанализе» (Waldhorn, 1967), явившейся итогом двухлетнего исследо­вания сновидений Исследовательской группы Криса под под руководством Чарльза Бреннера. По-видимому, многие ана­литики пришли к заключению, что: (1) в ходе психоанализа сновидение в клиническом отношении является коммуни­кацией, сходной со всеми остальными; (2) оно не обеспе­чивает доступа к материалу, не досягаемому каким-либо иным образом; (3) оно всего лишь один из множества мате­риалов, полезных для психоаналитического исследования;

(4) оно не является особенно полезным для восстановления подавленных детских воспоминаний; (5) теория Фрейда о том, что работа сновидения определяется взаимодействием первичного и вторичного процессов, не совместима с его структурной теорией и потому должна быть отвергнута.

Я не согласен ни с одним из проведенных выше заклю­чений. И счастлив отметить, что не одинок в своих убежде­ниях. Недавно Альтман опубликовал «Сновидение в психо­анализе», где приводит другие причины уменьшения кли­нического использования сновидения. Он считает, что с появлением тенденции сосредоточения внимания на пси­хологии эго многие аналитики не имеют опыта надлежаще­го анализа своих собственных сновидений, а отсутствие личного опыта такого рода лишило психоаналитика убеж­дения в исключительном значении интерпретации снови­дений для психоанализа (Altman, 1969: 1).

 

Наряду с фракцией Исследовательской группы Криса, выразившей свои взгляды в работе «Место сновидения в клиническом психоанализе», существуют выдающиеся ана­литики кляйнианской школы, работающие со сновидения­ми пациентов методами, значительно отличающимися от описанных в работах на эту тему Фрейдом, Исаковером (Freud, Isakower, 1938, 1954), Шарп (Sharpe,1949), Левиным (Lewin, 1958, 1968), Эриксоном (Erikson,1954) и многих дру­гих. В этой статье я попытаюсь представить некоторый кли­нический материал и формулировки, демонстрирующие, в чем аналитики, действующие на основе иных теоретичес­ких и методических убеждений, отличаются от аналитиков, верящих в исключительное положение сновидения.

После многих лет частной практики психоаналитичес­кой терапии и психоаналитической подготовки кандидатов в аналитики я убежден, что подлинный психоанализ доста­точной глубины невозможен без понимания структуры фор­мирования сновидения, а также без вклада пациента и ана­литика в методику интерпретации сновидения.

 

Сновидение, по моему мнению, — единственная в своем роде форма психического функционирования, наблюдаю­щаяся во время особой фазы сна. Эта фаза отличается от всех остальных фаз цикла сна, а также от состояния бодр­ствования, что особенно ясно показали психофизиологи­ческие исследования Демента и Клейтмана (Dement, Kleitman 1957), Фишера (Fisher, 1965, 1966), Хартмана (Hart-mann, 1965) и других. Недавние работы свидетельствуют о вероятности того, что депривация снов может служить при­чиной тяжелых эмоциональных и психических расстройств. К заявлению Фрейда о том, что сновидение является стра­жем сна, мы вполне можем добавить, что сон необходим для обеспечения нашей потребности в сновидении.

 

Изменение равновесия психических сил во время сно­видения вызывается приливами психической активности, ищущей сенсорного высвобождения, ибо сон ограничивает контакт с внешним миром и исключает возможность про­извольной моторной деятельности. Состояние сна делает возможным ослабление и регрессию сознательной деятель­ности эго и цензорской функции суперэго. Однако необхо­димо понимать, что в известном смысле человек никогда не пребывает полностью в бодрствующем состоянии или состоянии сна. Это относительные, а не абсолютные усло­вия. Кьюби (Kubie, 1966), Левин (Lewin,1955) и Штейн (Stein, 1965) подчеркивали значение отношений «сон-бодрствова­ние» при изучении любого типа человеческого поведения. Это помогает объяснить тот факт, что в сновидении пости­гающая функция эго, лишенного во время сна контакта с внешним миром, направляет свою энергию на внутреннюю психическую активность. Фрейд писал, что ложась спать, люди обнажают свою психику и откладывают в сторону большинство своих физических приобретений (1915: 222). Левин добавил, что сновидец обычно отделяется от своего тела. Сновидение, как правило, является нам в виде образа и фиксируется только неопределенным «психическим» гла­зом (Lewin, 1968: 86).

 

Если мы внимательно рассмотрим понятие переменного отношения сон-бодрствование, то немедленно вспомним о явлениях, подобных сновидениям: свободные ассоциации, ошибочные действия, остроты, формации симптомов и выражение бессознательных импульсов в открытом поведе­нии. Но существуют и решающие отличия. Ни один про­дукт психической деятельности пациента не наблюдается столь регулярно и не открывает столь наглядно и сильно бессознательные силы психики, как сновидение. Толкова­ние сновидения более непосредственно и убедительно рас­крывает нам не только то, что именно скрыто, но и каким образом и почему оно скрыто. Мы получаем особый доступ к взаимодействию и переходам между бессознательной пси­хической активностью, управляемой первичным процессом, и сознательными явлениями, следующими законам вторич­ного процесса. Соотношение между входом и выходом, с точки зрения названных явлений и получаемых знаний о бессознательном материале, ни в одном ином типе психических явлений не является столь благоприятным, как в сновидениях (Эйслер (Eissler), в личной переписке).

 

До тех пор, пока психоаналитическая терапия сосредо­точена на разрешении невротических конфликтов, решаю­щие компоненты которых бессознательны, не имеет смыс­ла считать все продукты психической деятельности паци­ента имеющими равное значение. Аффекты, язык тела и сновидения в большинстве отношений стоят ближе всего к почти недостижимым глубинам, так настойчиво исследуе­мыми в аналитической работе. Мы пытаемся представить наши открытия сознательному и разумному эго пациента в надежде предоставить ему более ясное понимание его обра­за жизни и возможностей измениться.

 

Эти же самые моменты можно выразить структурно, ска­зав, что сновидение с исключительной ясностью открывает различные аспекты ид, подавленного, бессознательного эго и суперэго и в меньшей степени некоторых сознательных функций эго, в особенности его наблюдательной деятельно­сти. Однако ограничивать подход к сновидению структур­ной точкой зрения — несправедливо, ибо при этом упуска­ется из виду тот факт, что в сновидении мы имеем более открытый доступ к динамическим, генетическим и практи­ческим данным существенного значения. Поэтому неудиви­тельно, что сновидение само по себе, зачастую без толкова­ния, быстрее и непосредственнее ведет к аффектам и влече­ниям пациента, чем какой-либо иной клинический материал. Это убеждает в реальности бессознательной психической активности как ничто иное в клинической практике, что особенно верно в отношении сновидений переноса.

 

Сновидение ближе всего стоит к детским воспомина­ниям вследствие того факта, что и в том и другом задей­ствованы образные представления. Фрейд (1900-01, 1923) и Левин (1968) подчеркивали, что примитивное мышление осуществляется образами и стоит ближе к бессознательным процессам, чем вербальные представления. Даже после того, как ребенок научился говорить, в его мышлении существен­но преобладают образные представления. Как мы знаем из некоторых (сценарных) воспоминаний, услышанное пре­вращается в образы (Lewin, 1968; Шур (Schur), 1966). В раннем детстве, чтобы событие запомнилось, оно должно в конечном итоге стать конкретизированным психическим представлением, памятным следом. Левин утверждает, что затем мы ищем забытые воспоминания, как будто их где-то можно отыскать. Этот тип памяти, востановление вопло­щенного в образ впечатления, развивается, по-видимому, к концу первого или началу второго года жизни (Spitz, 1965; Waelder, 1937). Существуют более примитивные «отпечат­ки», отражающие состояния тела и чувств младенца, не поддающиеся воспоминанию, но они могут порождать мыс­ленные образы и ощущения в сновидениях. Особенно сто­ит отметить идеи Левина о лишенных содержания сновиде­ниях, о сценарии сна (dream screen) и его обсуждение се­мейных проблем (1953; 1968: 51-5).

 

Давайте вернемся к особому значению психического ви­дения для сновидца и толкователя сновидений. По суще­ству сновидение — это зрительное переживание, и в зрелом возрасте большинство воспоминаний раннего детства при­ходят к нам в виде образов или сцен. Аналитик, интерпре­тирующий своему пациенту, часто работает на фрагменте исторического опыта, надеясь, что это приведет к воспоми­нанию. Такие фрагменты или детали могут появляться в сновидениях. Пытаясь заполнить пробелы между отдель­ными интерпретациями, аналитик составляет конструкцию, он пробует восстановить серию взаимосвязанных забытых переживаний. Такие догадки могут привести к воспомина­нию, но и к ощущению правдоподобия или убежденности в правильности реконструкции. Затем она может появиться в сновидении как событие (Фрейд, 1937). Левин описывает это как попытку восстановить в образах историю из забы­того прошлого пациента. Подобным образом мы пытаемся заставить пациента просмотреть свое прошлое вместе с нами; мы заняты совместным просмотром (Lewin, 1968: 17). Ис­ключительная четкость некоторых деталей сновидения так­же указывает на существование особой взаимосвязи между катексисами просмотра и поиском воспоминаний. Такое желание увидеть то, что произошло в действительности, быть «в» ней, увеличивает то особое чувство убежденности, ко­торое может вызывать правильная интерпретация сновидения. Эрнст Крис открыто осуждал односторонний акцент на анализе защит и подчеркивал значение восстановления прошлых исторических событий таким образом, чтобы па­циент мог «узнать» обрисованные картины (195ба: 59). Он считал, что память играет центральную роль в круговом про­цессе, позволяющем пациенту, в случае интеграции, вос­становить полную биографическую картину, изменить пред­ставление о себе и свой взгляд на значимых в его мире людей. В статье о «хорошем психоаналитическом времени» Крис удивительно часто выбирает в качестве примеров се­ансы со сновидениями и восстановленными воспоминани­ями (1956b).

 

В психической активности во время сновидений суще­ственно преобладают элементы, связанные с ид, подавлен­ными воспоминаниями, примитивными защитными меха­низмами эго и инфантильными формами и функциями суперэго. Иногда можно наблюдать более зрелые функции эго, но они редко бывают доминирующими. Все это свиде­тельствует о высокой степени регрессии, имеющей место во время сновидения, но, как и во всех регрессивных явле­ниях, характер и сила регрессии в различных психических структурах и функциях неравномерны и селективны, на что указывали Фрейд еще в 1917 г. (в «Метапсихологическом добавлении к теории сновидений»), Фенихель (Fenichel, 1945) («Психологическая теория неврозов»), Орлов и Брен­нер (Arlow, Brenner, 1964) («Психологическая концепция и структурная теория»). По моему мнению, самое понятное и исчерпывающее описание неравномерности и избиратель­ности регрессий можно найти в книге Анны Фрейд «Норма и патология детского развития»*.

 

Аналогичным регрессивным явлением выступает свобод­ная ассоциация; она служит попыткой некой аппроксима­ции между бодрствованием и сном. Использование полуле­жачего положения, отсутствие внешних раздражений, по­пытка пациента на время сознательно отказаться от своей обычной цензуры, строгой логики и связности в своих коммуникациях — все подтверждает это. Однако большая часть пациентов редко добивается действительно спонтанных сво­бодных ассоциаций, и поэтому защиты, направленные про­тив них, отличаются у этих пациентов большей изощрен­ностью. Я хочу отметить, что сновидение является самой свободной изо всех свободных ассоциаций. Оговорки могут быстро открыть некий глубокий бессознательный инсайт, но они случаются редко; инсайт локализуется, и старые за­щиты очень легко восстанавливаются. Выражение бессоз­нательных импульсов в поведении, по определению, явля­ется для пациента эго-синтоническим, а его инфантильные начала сильно рационализируются и защищаются. В про­тивоположность этому, каким бы странным и непонятным ни казалось сновидение, пациент признает его как свое, он понимает, что оно — это его собственное творение. Хотя из-за своего причудливого содержания сновидение может казаться чуждым, тем не менее, оно неизменно принадле­жит ему, как и симптомы, и он охотно готов работать со своими сновидениями при условии, что аналитик проде­монстрировал, насколько работа над сновидениями полез­на для понимания неизвестного «я» пациента.

 

Еще несколько слов, прежде чем переходить к некото­рым клиническим примерам. В 1923 г. Фрейд сам признал, что некоторые из его идей, относящихся к топографичес­кой точке зрения, противоречат описательным и динами­ческим атрибутам бессознательной психической деятельно­сти, и выдвинул структурную точку зрения (1923). Это но­вое разделение психического аппарата на ид, эго и суперэго прояснило роль сознательного и бессознательного эго и сознательного и бессознательного суперэго в их конфлик­тах с полностью бессознательным ид. Я согласен с Фенихелем (1945), Рапапортом и Мертоном Гиллом ((Rapaport и Gill,1959), а также с Орловым и Бреннером (1964), подчер­кивающими превосходство структурной теории для более ясного и более логичного объяснения невротических конф­ликтов. Однако я не согласен с последними в том, что ги­потезы Фрейда о первичном процессе, вторичном процессе и предсознательном следует отвергнуть, или что они несов­местимы с структурной точкой зрения. Даже Мертон Гилл(1963), считающий, что концептуально топографическая теория стоит на ином уровне, чем другие метапсихологические точки зрения, признает, что некоторые топографи­ческие концепции занимают важное место как клиничес­ки, так и теоретически. Я нахожу это верным в работе со сновидениями, а также важным в лечении пациентов, стра­дающих от дефектов и недостатков в структуре эго и парал­лельных затруднений в построении постоянных внутрен­них объект-представлений, проблем, выходящих за рамки конфликтной теории психоневрозов. Я не хочу задержи­ваться на теории — это не самая сильная моя сторона, но интересующиеся более подробным обсуждением этого воп­роса могут обратиться к работам Хартмана (Hartmann, 1951), Левенштейна (Loewenstein, 1954), Бенджамина (Benjamin, 1959), Эйслера (Eissler,1962), Щура (Schur, 1966), Леварда (Loewald,1966), Maxepa (Mahler, 1968) и высказываниям Фи­шера (Fisher, 1958).

 

Некоторые клинические примеры работы различных ана­литиков со сновидениями иллюстрируют расхождения в методике и теоретической ориентации. Я начну с клини­ческого материала из публикаций аналитиков, работающих, как мне кажется, со сновидениями непродуктивным, попу­сту отнимающим время, а иногда даже наносящим вред образом.

 

В работе Уолдорна «Место сновидения в клиническом психоанализе (Waldhorn, 1967: 59-67) представлено описа­ние случая тридцатилетней писательницы на втором году ее психоанализа. По существу она казалась личностью «как бы», крайне незрелой и зависимой. В детстве она потерпе­ла поражение в социальном соперничестве с младшей сес­трой из-за своей неловкости и неприспособленности. Па­циентка сильно страдала от прыщей на лице, шее и спине в юности и иногда имела рецидивные активные поражения. Кроме того, она была худой и плоскогрудой. Она обратилась за лечением из-за легких депрессий, несобранности и неспособности поддерживать близкие взаимоотношения с мужчинами. У пациентки было несколько коротких любов­ных связей, сопровождавшихся боязнью потерять мужчи­ну, а когда взаимоотношения прекращались, ее всегда му­чили угрызения совести и потеря самоуважения. За несколь­ко недель до представленного ниже сновидения у нее была сексуальная связь с мужчиной по имени Джон, которого она знала лишь очень короткое время. Он уехал из города на несколько недель, а она, несмотря на горький опыт про­шлых разочарований, вообразила себе, что Джон любит ее и они поженятся. В этот период ей и приснилось приведен­ное сновидение. Я цитирую из монографии дословно.

 

«Она начала сеанс следующим образом: «Мне приснил­ся очень плохой сон: у меня рак груди. Врач, женщина, сказала мне, что грудь необходимо удалить. Она сказала, что последствием операции будут боли в области шеи. Операцию должен был проводить мой друг Р. Я сильно испугалась, запаниковала и начала думать, как мне выр­ваться оттуда, убежать и избежать этой процедуры». Она продолжила следующими ассоциациями: «Я пыталась понять, почему мне приснился такой сон. Я подумала, что он, должно быть, связан с моим ощущением самодо­статочности и с тем, что для моей полной целостности мне необходим какого-то рода союз с замечательным мужчиной. Сон мог быть связан с моим беспокойством по поводу отъезда Джона, возможно, символизируемым удалением груди. В действительности меня очень пугают подобные вещи. Многие люди одержимы такими страха­ми. Например, Поль. Некоторые люди могут смело и отважно смотреть в лицо подобным вещам, но не я. Я очень боюсь, когда начинаю думать, что в Мексике меня может укусить скорпион [она планировала поездку в Мексику на несколько месяцев]».

(1967: 61 и далее).

 

Пациентка проснулась, снова заснула, и ей приснился еще один сон, но я его опущу, потому что его никто не обсуждал. После нескольких безобидных ассоциаций нако­нец заговорил аналитик, и я приведу все его высказывания дословно.

 

«В этот момент вмешался аналитик: «По поводу вашего сновидения. Каковы ваши ассоциации в случае с вра­чом?» Пациентка ответила: «Это была почтенная, стро­гая женщина. Она не выглядела сочувствующей мне или что-то в этом роде, а просто рассказала, что должно быть сделано. Я подумала, как сможет мужчина заниматься со мной любовью, если у меня не будет одной груди? Я бы чувствовала себя ужасно неловко...» После паузы анали­тик спросил: «А по поводу той части сновидения, где речь идет о шее?» Она ответила: «Иногда после неловко­го движения у меня болят мышцы шеи. Это мое уязви­мое место. У меня были проблемы с кожей лица и шеи, что всегда очень сильно меня смущало...» Затем анали­тик добавил: «Когда вы говорите о смущении по поводу своей кожи и шеи, не напоминает ли это вам о неловко­сти, недавно упомянутой вами при рассказе о своих ужас­ных чувствах до того, как у вас начала развиваться грудь?» Пациентка сказала: «Так вы полагаете, то, что Джон не позвонил мне, заставило меня вновь пережить те ощу­щения неполноценности? Они могли остаться».

(1967: 62 и далее).

 

Затем аналитик предложил многословную интеллектуаль­ную интерпретацию, и пациентка ответила в подобном же роде.

 

Обсуждение в группе этого изложения включало следу­ющий отрывок.

 

«Причиной обсуждения этого отчета послужили приме­чания аналитика, представившего данные. По его мне­нию, этот клинический материал подтверждает точку зрения, что сновидения можно трактовать в том же клю­че, что и другие ассоциации, возникающие во время се­анса, и необязательно уделять им столь исключительное или исчерпывающе детальное внимание. Здесь, в опи­санном сеансе, аналитическая работа сосредоточена на проблемах, выдвигаемых на передний план переживани­ями, повторяющимися в жизни пациентки... Соответ­ственно, некоторыми частями сновидения можно пре­небречь в пользу других, а само сновидение не требует особого внимания, если спонтанные ассоциации бедны содержанием, и работа со сновидением (в противопо­ложность другому материалу) представляется мало про­дуктивной. Большое количество символически понятных элементов второй половины первого сновидения вообще не исследовалось, но клиническое суждение аналитика было таково, что ничего ценного в процессе не оказа­лось пропущеным».

 

(1967: 64 и далее).

Я ограничусь несколькими замечаниями по поводу манифестного сновидения пациентки, ее ассоциаций, вмеша­тельств аналитика и группового обсуждения. В первом сно­видении пациентка приходит в ужас, узнав, что у нее рак груди. Это ей сообщает женщина-врач, предупреждающая ее о последствиях. Ассоциации пациентки кажутся мне интеллектуализированным механическим повторением старых интерпретаций, предложенных ей ее аналитиком-мужчиной. Здесь не видно никакой попытки со стороны аналитика указать на ее интеллектуализацию или добраться до ее ужа­са перед этим развивающимся внутри нее злокачественным образованием. Аналитик не останавливается на единствен­ной спонтанной свободной ассоциации, возникшей у па­циентки, а именно: на ее боязни скорпионов в Мексике. После рассказа пациентки о втором сновидении и о не­скольких безобидных ассоциациях аналитик спросил: «По поводу вашего сновидения. Каковы ваши ассоциации в слу­чае с врачом?» Из того, как был поставлен вопрос, у меня складывается впечатление, что аналитик занимал либо за­щитную и враждебную позицию, либо даже высокомерную, иначе он бы не использовал такую фразу, как: «А что в случае с врачом?» Кроме того, все это слишком интеллек­туально. Такие слова, как: «Каковы ваши ассоциации», —толкают пациентку к интеллектуальному подчинению — не самый лучший способ разобраться в чувствах или получить действительно свободные ассоциации. В целом нет попы­ток терапевта добраться до аффектов пациентки или уста­новить с ними контакт; не видно никаких признаков его «настроя» на ее чувства; напротив, кажется, что он подыг­рывает ее защитной интеллектуализированной позиции.

 

Второе сновидение выражает явным символическим язы­ком зависть пациентки к своим сестре и тете, но оно было полностью проигнорировано. По-видимому, аналитик и группа не увидели никакой возможной связи между раком, грудью, матерью и завистью. Никакого видимого внимания не уделяется и тому, как часто гетеросексуальная неразбор­чивость в отношениях используется в качестве защиты от беспомощной детской зависимости с вытекающими побуж­дениями и страхами относительно слияния или воссоеди­нения с прегенитальной матерью. Не упоминается также враждебный перенос на мужчину-аналитика пациентки и желание иметь женщину-аналитика. Представляется, что аналитик и группа удовлетворились поддержанием высоко интеллектуального контакта с пациенткой и не проявили желания раскрыть мир фантазий пациентки, чтобы просле­дить, к чему это может привести. В конце обсуждения со­держится ряд предложений, заслуживающих особого ком­ментария.

 

«Упоминались такие аксиоматические методы, как: пред­почтение работать в первую очередь с элементами транс­фера, а не с материалом, насыщенным аффектом, или необходимость обращать внимание пациента на очевид­ные пропуски или на дополнение. Общее мнение све­лось к тому, что все указанные методы следует рассмат­ривать как тактические приемы, подчиненные общей стратегии поведения аналитика, конечно же, подвержен­ные изменению в ходе лечения».

(1967: 66).

 

По моему мнению, в попытке проведения психоанали­тической терапии «аксиоматическим методам» места нет.

 

Верно, что некоторые из нас, приступая к исследованию тех часто повторяющихся клинических констелляций, что могут появляться при ассоциировании к сновидениям или при свободном ассоциировании в целом, следуют опреде­ленным, проверенным временем техническим приемам. Такие подходы являются инструментами исследования. Я нахожу концепцию «общей стратегии поведения аналити­ка» впечатляющей громкой фразой, а в действительности, учитывая нынешний уровень знаний, эта «общая страте­гия» в лучшем случае оказывается расплывчатой, подвер­женной изменениям и пересмотрам и полной неожиданно­стей. Только психоаналитики с предвзятыми и жесткими теоретическими представлениями уверены в «общей стра­тегии». К тому же, они имеют заранее заготовленные интерпретации для всех типов пациентов и пренебрегают тем фактом, что каждая отдельная человеческая личность уникальна, а также тем, что все еще существует множество такого, чего не знают и не могут предугадать о своих паци­ентах даже лучшие из нас. Фрейду хватало скромности ска­зать, что мы должны позволять пациенту самому опреде­лять тему сеанса (1905); он придавал большое значение рас­смотрению свободных ассоциаций пациента. В 1950 г. Эйслер резко критиковал Александера и его последовате­лей за принятие решений относительно окончательной стра­тегии лечения больного. Эйслер считал, что Александер больше заинтересован в подтверждении своих собственных гипотез, чем в действительном анализе своих пациентов.

 

Сказанное подводит нас к другому типу искажения в работе со сновидениями, наблюдающемуся в работах неко­торых аналитиков клейнианской школы. Ганс Торнер (Hans Thorner), рассматривая проблему тревоги, иллюстрирует свою точку зрения, описывая пациента, сновидение и свои интерпретации. И снова ограниченный объем статьи по­зволяет мне привести только основные моменты.

 

Мужчина раннего среднего возраста жаловался на импо­тенцию и на преждевременное завершение своих любов­ных связей. Иногда он завязывал знакомство, но если чув­ствовал, что вызывает у женщины интерес, был вынужден прекратить его. Он был беспомощен и в других сферах своей жизни. Добившись высокого уровня профессионализма в музыке, он не мог играть перед публикой или своими друзьями. Стало ясно, что все эти ситуации напоминали ситуацию экзамена. Когда он подавал заявление о приеме на новую работу, перспектива собеседования приводила его в ужас из-за того, что он считал своим «черным послужным списком», хотя на самом деле в его послужном списке чер­ного было мало. Во время одного из таких промежутков он рассказал о сновидении, пролившем новый свет на харак­тер его черного послужного списка. В сновидении красные пауки заползали и выползали из анального отверстия паци­ента. Врач обследовал пациента и сообщил ему, что не ви­дит у него никаких нарушений. На что он ответил: «Док­тор, вы, может быть, ничего и не видите, но они все равно там». Торнер описывает свои интерпретации пациенту сле­дующим образом:

«Здесь пациент выражает свое убеждение в том, что слу­жит вместилищем дурных объектов (красных пауков), и даже мнение доктора не может поколебать это убежде­ние. Ассоциативное звено между «черным послужным списком» и «красными пауками» демонстрирует аналь­ное значение его «черного послужного списка». Он сам опасается этих объектов и, подобно мужчине в сновиде­нии, просит помочь ему. Эта помощь должна быть осно­вана на признании существования этих объектов, а не на их отрицании — другими словами, ему необходимо по­мочь взять их под контроль. Ясно, что здесь мы имеем дело с чувством преследования со стороны плохих внут­ренних объектов».

(1957: 284 и далее).

 

Я считаю это самым простым примером интерпретации манифестного содержания сновидения в соответствии с те­оретическими убеждениями аналитика. Ассоциации паци­ента интерпретируются в узком предвзятом смысле. Упрек пациента лечащему врачу: «Доктор, вы, может быть, ничего и не видите, но они все равно там», — не опознается как враждебный трансфер и не допускается как возможный оправданный упрек аналитику по поводу того, что, возможно, он действительно что-то упускает из виду. Интересно, не являются ли красные пауки, заползающие и выползающие из анального отверстия пациента, его реакцией на навязчи­вые и неприятные интерпретации аналитика? Но сейчас я сам грешу интерпретацией без ассоциаций.

 

Другой пример подобного рода можно найти в книге Ханны Сегал (Hanna Segal, 1964). Она описывает пациента, его сновидение и свои вмешательства следующим образом.

 

«В корне негативных терапевтических реакций и беско­нечных курсов лечения зачастую лежит сильная бессознательная зависть, что можно наблюдать у пациентов с длин­ным перечнем предшествующих неудавшихся попыток лечения. Такое положение дел ясно видно у пациента, обратившегося к психоанализу после многих лет разнооб­разного психиатрического и психотерапевтического лече­ния. Каждый курс лечения казалось бы приносил улуч­шение, но вскоре после его окончания наступало ухудше­ние. Пациент приступил к психоанализу, и вскоре стало ясно, что основная проблема заключалась в силе его нега­тивной терапевтической реакции. Я, главным образом, символизировала преуспевающего и сильного отца, а не­нависть и соперничество по отношению к этой фигуре оказывались у пациента настолько интенсивными, что анализ, представляющий мою эффективность как анали­тика, снова и снова бессознательно критиковался и сво­дился на нет... На первом году психоанализа пациенту приснилось, что он положил в багажник своего малень­кого автомобиля инструменты от моего автомобиля (боль­шего, чем его), но, прибыв на место назначения и открыв багажник, он обнаружил, что все инструменты разбились вдребезги».

 

Доктор Сегал интерпретирует:

«Это сновидение символизирует его тип гомосексуаль­ности: он хотел засунуть в свое анальное отверстие отцовский пенис и украсть его, но в ходе этого его нена­висть к пенису, даже интроецированная, оказалась на­столько сильной, что он разбил его вдребезги и не смог воспользоваться им. Аналогичным образом тот час же разбивались в пух и прах и разрушались интерпретации, воспринимаемые им как полные и полезные. Поэтому особенно удачные сеансы, приносящие облегчение, до­кучали ему и приводили в замешательство, тогда как от­рывочные, искаженные, полузабытые интерпретации смущали и атаковали его изнутри».

(1964: 29-30).

 

Я считаю, что здесь также можно видеть, как убеждение аналитика в правильности своего понимания склоняет ее к подробным интерпретациям без каких-либо ассоциаций па­циента, подтверждающих клинический материал. И снова, я не вижу никакого свидетельства совместной работы ана­литика и пациента над сновидением. Вместо этого передо мной аналитик, заставляющий пациента принять свою интерпретацию. Поступая так, такой аналитик действительно проявляет себя как ненавистный и вызывающий зависть сильный отец пациента. Неудивительно, что ему снится, будто бы все его инструменты разбились вдребезги. Фрейд говорил: «Но такая интерпретация сновидения, без учета ассоциаций сновидца, в самом неблагоприятном случае будет оставаться примером псевдонаучной виртуозности весьма сомнительной ценности» (1925: 128). Я должен добавить, что многие аналитики не-кляйнианской школы также иг­норируют ассоциации пациента.

 

А сейчас я представлю некоторые примеры работы со сновидениями, иллюстрирующие, по моему мнению, ка­ким образом использует сновидение в своей практике ана­литик, понимающий его исключительное значение. В це­лях ясности и наглядности я выбрал для иллюстрации сно­видения из своей недавней клинической практики, с которыми я смог плодотворно работать. Они не являются примерами моей повседневной работы со сновидениями. Есть множество сновидений, понимаемых мною лишь смут­но и частично, а некоторые я вообще едва понимаю. Есть также случаи, когда сновидение не является самым продук­тивным материалом сеанса, но в моей практике подобное встречалось редко. Еще в 1911 г. Фрейд писал, что интер­претация сновидения не должна проводиться ради нее са­мой, она должна быть составной частью лечения, и все мы согласны с этим очевидным положением.

 

Я осознаю, что никакая клиническая демонстрация цен­ности интерпретации сновидения не изменит мнения при­верженцев консервативной теории или же теоретических новшеств. Их теории кажутся им более реальными, чем вос­поминания и реконструкции истории жизни их пациентов. Работа со сновидениями не только просвещает пациента, но может служить и источником новых клинических и тео­ретических открытий для аналитика, если он не предубеж­ден. Кроме того, существуют аналитки, не понимающие сновидений, подобно тому, как некоторые лишены чувства юмора, не могут услышать и увидеть красоту поэзии, или оценить особую образность и язык музыки. Такие аналити­ки будут умалять значение интерпретации сновидения, ка­кие бы доказательства обратного ни представлялись. И на­конец, есть аналитики, по каким-то иным причинам не имевшие возможности научиться работать со сновидения­ми, выслушивать и понимать их.

 

Я представлю два сновидения из психоанализа одного и того же пациента, тридцатилетнего писателя, мистера М., обратившегося ко мне за аналитическим лечением вслед­ствие постоянного чувства общей подавленности, частой тре­воги в социальных и сексуальных отношениях и ощущения своей несостоятельности, несмотря на значительный про­фессиональный успех и на, казалось бы, нормальные взаи­моотношения с женой и детьми. Он сильно опасался, что вообще окажется не способным на свободное ассоциирова­ние, а если оно и возникнет, то я найду его пустым или отвратительным и отошлю прочь. Мы работали над этими сопротивлениями несколько недель, после чего на кушетке у него иногда все же стали возникать некоторые сравни­тельно свободные ассоциации. Вначале, одной из основ­ных причин его сопротивлений, служил опыт общения с несколькими друзьями, также проходившими в то время психоаналитическое лечение. При встречах эти друзья час­то и свободно говорили о своих комплексах, положитель­ных и отрицательных трансферентных реакциях, о боязни кастрации, суперэго, инцестуозных желаниях и т.п., тогда как мой пациент считал все это «книжным», «надуманным» и «полной ерундой». Мистер М. боялся, что не сможет ис­кренне принять такие интерпретации, но вместе с тем опа­сался, что, сам того не зная, может превратиться в «млад­шего психоаналитика» в социальном отношении. Я хочу представить основные моменты сеанса шестой недели его психоанализа, когда он рассказал о своем первом сновиде­нии. Часто он чувствовал, что видел сны, но до этого мо­мента никогда ничего не помнил о своих сновидениях.

 

Однажды он начал сеанс словами: «Мне приснился сон, но, кажется, он никак не связан с тем, о чем мы говорили».

 

Я звонил одному молодому человеку в магазин мужской одеж­ды. Мне сшили костюм на заказ, но он не подходил мне. Я попро­сил молодого человека забрать его обратно, но он ответил, что мне нужно прийти самому. Я ответил, что не собираюсь пла­тить за костюм до тех пор, пока он не будет мне впору. Я сказал, что мне кажется, будто бы его просто сняли с вешалки. Я повторил, что не заплачу за одежду, пока она не будет подхо­дить мне. После этих слов у меня началась рвота. Я бросил трубку и побежал в ванную прополоскать рот. Трубка осталась висеть, и я слышал, как молодой человек говорил: «Что вы сказали ? Что ?»

 

Я сохранял молчание и пациент спонтанно заговорил: «Что меня больше всего поражает — это рвота. Я просто не могу рвать. Меня никогда, никогда не рвет. Я даже не могу вспом­нить, когда что-нибудь подобное было со мной, возможно, когда-то в детстве. Это как нечто биологическое, настолько оно сильно. Как во время вчерашнего сеанса, когда я не мог заставить себя говорить. [Пауза.] Свободная ассоциация по­добна рвоте». В этот момент я вмешался и сказал: «Да, сво­бодная ассоциация становится похожей на рвоту, если вам на ум приходят вещи, которые вы бы предпочли оставить в себе и скрыть от меня. Сновидение говорит о чем-то не со­всем для вас подходящем». Пациент тут же ответил: «Да, о костюме, но это так глупо. Почему костюм? Не подходит костюм? [Пауза.] О Господи, это не может иметь ничего об­щего с психоанализом. Мужчина, спрашивающий: «Что это, что, что», — это могли быть вы. [Пауза.] Я оставил вас гово­рить и ушел в ванную комнату рвать — но почему, почему я это сделал?» Я ответил: «Когда я представляю интерпрета­цию, кажущуюся вам неподобающей, вы вынуждены него­довать по ее поводу и думать, что я просто снял ее со своей «психоаналитической вешалки», подобно другим «книжным» аналитикам, о которых вы слышали». Пациент: «О Господи, я не могу в это поверить, мне казалось, что подобные вещи случаются только в книгах. Как забавно!»

 

В этот момент пациент громко засмеялся, и по его ще­кам потекли слезы. Затем он взял себя в руки и сказал: «Я никогда не думал, что со мной может произойти что-либо подобное. Вы правы. Когда вы говорите вещи, кажущиеся мне неподобающими, я иногда раздражаюсь, но держу это в себе. [Пауза.] Я пугаюсь, когда сержусь здесь. Это похоже на мой страх перед отцом в детстве. [Пауза.] Сейчас я вдруг увидел смутную картину: меня рвет, когда мне было при­мерно три-четыре года. [Пауза.] Я был со своей матерью и сделал это прямо на нее, она, должно быть, держала меня. Она совсем не рассердилась, отвела меня в ванную, умыла и привела в порядок и себя. Это все просто удивительно». Я ответил: «Да, по-видимому, вы не боялись изливаться пе­ред своей матерью, но, должно быть, очень боялись делать это перед отцом, а сейчас то же самое чувствуете здесь, по отношению ко мне. Но видите, такого рода обстоятельства имеют тенденцию всплывать в сновидениях или в вещах, подобных вашей забывчивости об оплате моих услуг за этот месяц». Пациент был поражен и выпалил: «Это уже слиш­ком. Я положил ваш чек в бумажник, но в последнюю ми­нуту решил поменять пиджак и оставил бумажник дома. И я даже не думал об этом, когда рассказывал вам свой сон, о своем нежелании платить тому мужчине. Должно быть, внут­ри меня действительно что-то происходит». Пациент замол­чал, вздохнул, и спустя некоторое время я попросил его просто попытаться рассказать о том, что происходит. И тогда его ассоциации коснулись его стыда перед отправлением естественных потребностей на людях, мастурбации, его ге­морроя, истории с анальной фистулой и других вопросов.

 

Я полагаю, этот клинический пример прекрасно демон­стрирует, как, вопреки мнениям, выраженным в моногра­фии «Место сновидения в клиническом психоанализе», можно продуктивно работать с первым сновидением. Если аналитик избегает интерпретации сновидения это трево­жит пациента, потому что он может чувствовать страх ана­литика перед содержанием сновидения. Неуверенный под­ход аналитика к сновидению может увеличить подозрение пациента в том, что в нем, в пациенте, особенно много дурного, или убедить его в том, что аналитик не уверен в себе. С другой стороны, глубокая интерпретация, предло­женная преждевременно, либо испугает пациента и заста­вит его отказаться от психоанализа, либо убедит его во всеведении аналитика и превратит пациента в преданного сторонника, а не в рабочего союзника. С каждым пациен­том необходимо тщательно взвешивать, как далеко в це­лом можно заходить в отношении первых сновидений или первого материала2.

 

Давайте более внимательно рассмотрим, что же я пытал­ся сделать с первым сновидением. Как только пациент смог спонтанно связать свой страх перед рвотой с боязнью сво­бодных ассоциаций, я сперва подтвердил это представле­ние о его сопротивлении, откровенно рассказав ему о том, что он уже осознал — о его страхе потерять контроль над ужасными вещами, скрывающимися внутри него: рвота при­равнивается к свободной ассоциации, и его рвет в ракови­ну, а не в телефон, психоанализ. Затем я почувствовал, что могу помочь ему попытаться выяснить, что вызывает рвоту. Очевидный символизм доставленного ему плохо сидящего, готового, а не сшитого на заказ костюма — символы, кото­рые он мог усвоить самостоятельно .— побудил меня ука­зать ему на сдерживаемый гнев, направленный против меня за мои плохо соответствующие, шаблонные интерпретации, взятые с психоаналитической вешалки. Его смех явился освобождением от страха, что он лишен бессознательной психики и поэтому не такой, как все, а также от опасений, что я буду груб с ним за подобные мысли. Это подтвердило правильность моей интерпретации, а также оказалось пер­вым признаком того, что его активная, бессознательная психика, действительно существует и содержит конкрет­ные личные значения, причем не такие ужасные, как ему казалось.

 

Мое сравнение себя с «книжным ученым», неспособ­ным приспособить свои интерпретации к потребностям пациента, должно быть, вселило в мисера М. достаточно веры в мое «материнство», чтобы он смог вспомнить о со­бытии раннего детства, когда его вырвало на мать. Здесь рвота — это любовь, а не ненависть. Затем он смог проти­вопоставить это своей боязни излиться в присутствии отца. Его последующие ассоциации с туалетом, мастурбацией и так далее указывают на облегчение возникновения у него свободных ассоциаций в моем присутствии, на ослабление его сопротивлений. По-видимому, мой способ общения с ним помог основать рабочий альянс с его разумным, на­блюдающим эго.

 

В этом сновидении есть множество элементов, на кото­рые я не обратил внимания мистера М., но для нас они представляют интерес как примеры функции работы сно­видения, взаимодействия первичного и вторичного процес­сов, а также взаимодействия ид, эго и суперэго. Самое пер­вое предложение пациента перед изложением сновидения: «Мне приснился сон, но, кажется, он никак не связан с тем, о чем мы говорим», — служит попыткой противоречия и отрицания самой сущности сновидения, то есть того, что оно связано с его чувствами ко мне и психоанализу. Психо­аналитическая ситуация изображается как телефонный раз­говор, всего лишь как словесный обмен на расстоянии. Мужчина, с которым он разговаривает, упоминается как «молодой человек, работающий в магазине» — не самое по­чтительное или лестное представление психоаналитика. По­нимание и интерпретации, высказанные мною, были пред­ставлены костюмом, а одежда скорее скрывает, чем откры­вает. Это пример полной перестановки и использования противополжностей. Психоанализ не обнажает вас, он дол­жен одеть вас, принести успокоение и исполнение желания. Боязнь пациента тесного эмоционального контакта с аналитиком демонстрируется его отказом явиться в мага­зин лично. То, что он оставил трубку висящей и слышал, как «молодой человек» произносит: «Что это, что, что», — представляет собой прекрасную неприязненную карикату­ру на мой психоаналитический подход. Это также его спо­соб отомстить мне за то, что я сеанс за сеансом оставляю его в подвешенном состоянии; это не он продолжает отча­янно спрашивать, а я. Рвота — это не только выражение его запретных инстинктивных импульсов, но и самонаказание за его враждебность. Это также неприятие интерпретаций, которые я заставлял его проглотить, и его злорадное послу­шание: «Вы хотели, чтобы я что-то вынес наружу. Хорошо, вот оно». Это пример сосуществования противоположнос­тей в первичном процессе.

 

Можно видеть, что рвота берет свое начало как в ид, так и в суперэго. Кроме того, разрывая нашу линию общения, она служит сопротивлениям и защитной функции эго. Все это и много большее присутствует в сновидении и ассоциа­циях пациента, возникновение которых облегчает интер­претации. Лишь малую часть этого материала можно ос­мысленно передать пациенту в течение одного сеанса, но и эта часть ценна для аналитика в качестве первичного мате­риала, служащего ключами, которые окажутся полезными в будущем.

 

На нескольких последующих сеансах мистер М. продол­жил тему одежды и сокрытия. Будучи ребенком бедных ро­дителей, он стеснялся своей поношенной грязной одежды. Он стыдился и своей худобы, и в юности пытался скрыть ее, надевая одну на другую несколько рубашек и свитеров. Позднее, разбогатев, он покупал объемистые спортивные пиджаки из твида и часто носил свитера с высоким воро­том, кожаный пиджак и ботинки. После рассказа о своем сновидении он вспомнил, как украл у отца деньги, чтобы купить модный в то время костюм, фасона «зут» [ мешкова­тые брюки, пиджак до колен], потому что ему хотелось про­извести хорошее впечатление на школьном вечере танцев. Он также вспомнил, что его сильно беспокоили прыщи, появление которых он приписывал мастурбации, и пытался скрыть их различными косметическими средствами и кремами. Он пытался оправдать кражу денег у отца, вспо­миная, что иногда отец сам обманывал своих клиентов. Весь этот материал имел следующее значение: «Я вынужден скры­вать свое истинное «я». Если кто-то заглянет внутрь меня, то обнаружит, что я безобразен и непривлекателен. Я — фальшивка, но такова и большая часть мира. Как я могу знать, что вы неподдельны и искренни в своем подходе к моему лечению и что ваше отношение не изменится, когда будут сброшены все мои маски?» (В последующие дни я работал не только с манифестным сновидением, но и с ла­тентным содержанием сновидения, обнаружившим ассоци­ации пациента и мои вмешательства.)

 

Второе сновидение мистера М. имело место примерно два с половиной года спустя. Пациенту пришлось прервать психоанализ на шесть месяцев в связи со служебной ко­мандировкой за границу, откуда он вернулся примерно за три месяца до этого сновидения. На протяжении этих трех месяцев аналитической работы мистер М. пребывал в хро­ническом состоянии скрытой пассивной депрессии. Я ин­терпретировал это как реакцию на четвертую беременность его жены, должно быть, пробудившую его воспоминания и чувства по отношению к трем беременностям его матери после его рождения. Мне казалось ясным, что он вновь переживал свои ощущения и фантазии, связанные с поте­рей положения любимчика матери, единственного и люби­мого ребенка. Пациент покорно принял мои интерпрета­ции и признал их достоинство. Однако он ничего не мог вспомнить ни о рождении своих братьев и сестры, ни о своих реакциях, хотя, когда родился самый младший из них, ему минуло уже шесть лет. Мои интерпретации не оказали никакого заметного влияния на его настроение.

 

Мистер М. пришел на сеанс, который я сейчас представ­лю, и унылым, тихим и несколько печальным голосом пе­ресказал следующее сновидение:

Я в огромном магазине, магазине готовой одежды. На вит­рине множество блестящих оранжевых и зеленых пластико­вых плащей. Средних лет женщина-еврейка выставляет другие предметы одежды. Рядом стоит женский манекен, оде­тый в серое фланелевое платье. Я выхожу из магазина и вижу женщину, кажущуюся мне очень знакомой, но точно сказать, кто она — я не могу. Она нетерпеливо и напряженно ждет меня у легкого двухместного экипажа, складывая в него одежду. Мне жалко бедную лошадь, и в этот момент я вижу, что лошадь не запряжена в повозку. Я поднимаю повозку, чтобы запрячь в нее лошадь, и удивляюсь, какая она легкая. Но я не знаю, как запрячь лошадь. В этот момент я также понимаю, что жалеть лошадь — глупо.

 

Ассоциации мистера М. были следующими: «Три женщи­ны в сновидении значительно отличались друг от друга. Жен­щина постарше, еврейка, принадлежала к женщинам мате­ринского типа: она работала, что-то делала, поправляла, по­добно моей собственной матери до того, как болезнь приковала ее к постели. Манекен напомнил мне, как я представлял себе не еврейских девушек, будучи ребенком: красивыми, чистыми и холодными, как моя жена. Но они оказались иными. Наи­большее сексуальное удовлетворение я получал только с неев­рейскими девушками. Еврейские женщины просто не заводят меня. Никогда не заводили. После того, как забеременела жена, наши сексуальные отношения практически свелись к нулю. Она не очень хорошо себя чувствует, а у меня, должен при­знаться, нет настроения для секса. Мне бы хотелось прижать­ся к ней в постели, но я не хочу, чтобы она приняла это за сексуальные притязания, поэтому мы даже не разговариваем. Мне хотелось бы только прижаться к ней и обнять. В после­днее время моя жена очень спокойна. Мне кажется, что она мстит мне за все мои прошлые ошибки. Я никогда прежде не осознавал, что у меня такой скверный характер и что она бо­ялась и до сих пор боится меня. [Пауза.] Я ощущаю себя та­ким одиноким в нашем большом доме. Я работаю как ло­шадь, чтобы заплатить за него. Возможно, та лошадь в снови­дении, которую я пожалел, — это я».

 

Я вмешался: «Может быть и так. Вы думали, что лоша­ди придется тащить очень большой груз, но затем подняли коляску и с удивлением обнаружили, насколько она лег­ка». Пациент прервал меня: «Та коляска очень легкая, это детская повозка, детская коляска. Неудивительно, что она была такой легкой, ведь она была такой крошечной, а жен­щина складывала в нее одежду, как пеленки. [Пауза.] Я вмешался: «Детская коляска очень тяжела для маленького мальчика, он должен работать как лошадь, чтобы толкать ее». Мистер М. вставил: «Я помню, как пытался катить коляску со своей маленькой сестрой, но она была слиш­ком тяжела для меня. Я вижу, как мой отец несет детскую коляску вниз по лестнице, будто бы она игрушечная. Я даже помню, как мы пытались толкать ее вместе с бра­том». Я интерпретировал и реконструировал: «Я думаю, ваше постоянное угнетенное состояние с тех пор, как за­беременела ваша жена, объясняется тем, что это пробуди­ло воспоминания о ваших детских чувствах, когда береме­нела ваша мать и рожала ваших братьев и сестру. Вы не желали смотреть в лицо тому факту, что ваш отец имеет какое-то отношение к рождению детей. Вам хотелось са­мому быть отцом этих детей. Но вы не были им — будучи маленьким мальчиком, вы не знали, что для этого нужно, и поэтому считали, что вас обошли, оставили в стороне. С тех самых пор вас это угнетает». После паузы мистер М. сказал: «Я никогда не чувствовал себя настоящим мужчи­ной. Я притворялся им, но внутри всегда чувствовал, что настоящий мужчина должен быть таким, как мой отец: физически сильным, несгибаемым и бесстрашным. Я могу управлять самолетом, но всегда, когда хочу заняться лю­бовью с собственной женой, мои ладони потеют».

 

На следующем сеансе выяснилось значение зеленых и оранжевых плащей. Пациент спонтанно вспомнил несколько грязных анекдотов из своей ранней юности, где слова «не­промокаемый плащ» и «резинка» употреблялись для обо­значения презервативов. Затем он вспомнил, как нашел презервативы в ящике стола своего отца, и позднее несколь­ко штук украл для себя, просто так, на всякий случай — этот случай, сказал он тоскливо, «представился только не­сколько лет спустя». К тому времени «резинки», «непромо­каемые плащи» в его бумажнике пришли в негодность. Ин­тересно отметить, как скрытые старые обрывки «резинок» из ассоциаций пациента превратились в его сновидении в новые блестящие плащи на витрине. Здесь вы можете ви­деть попытку исполнения желания в манифестном содер­жании сновидения: «Я могу купить хорошую половую по­тенцию в магазине, или в психоанализе». Позднее стало ясно, что и я был бедной лошадью, которая должна была тащить его, как тяжелый груз, кроме того, я оказался «ло­шадиной задницей», потому что не мог помочь ему нала­дить нормальные половые отношения с женой или какой-либо другой женщиной.

 

Для меня самый примечательный элемент манифестного сновидения представляет собой повозка, оказавшаяся такой крошечной и легкой. Мое преобразование слова «по­возка» в «коляску» послужило решающим методическим моментом. Я пришел от повозки к коляске, мысленно пред­ставив повозку, никогда не виденную мною в реальной жизни, но напомнившую мне популярную песенку «Повоз­ка, а на ней Фриндж». Это привело меня к детским коляс­кам с бахромой по верхнему краю*.

 

Не желая навязывать пациенту свою ассоциацию с детс­кой коляской, я опустил слово «детскую» и назвал ее про­сто коляской, чтобы посмотреть, к чему это его приведет. (Все это довольно быстро промелькнуло в моей голове и не было так тщательно продумано, как выглядит здесь.) Но я считаю, что был на правильном пути, так как это помогло пациенту представить себе детскую коляску. А это, в свою очередь, позволило ему восстановить подавленные воспо­минания раннего детства. Когда его ассоциации стали бо­лее свободными, я смог увидеть, как работа сновидения сконденсировала, полностью изменила и замаскировала агонию чувства покинутости, лишенности любви, неумест­ности и депрессии, нарисовав привлекательную женщину, нетерпеливо ожидающую, когда он присоединится к ней. Крошечность и легкость трансформирует повозку в детс­кую коляску и превращает взрослого мистера М. в ревни­вого, соперничающего маленького мальчика, неспособного делать детей, как его большой отец. Работа сновидения пытается зачеркнуть тот факт, что отец связан с беременностями матери: конь не впряжен в повозку — пациент не может соединить вместе мужское и женское. Знакомая, но не узнаваемая женщина — это мать из его детских лет, ко­торую он старался не допустить в свои воспоминания, свою половую жизнь и в психоанализ. Громадность магазина слу­жит пластичным представлением его самого как маленько­го ребенка в слишком взрослой ситуации, так же, как его нынешний большой дом заставляет его чувствовать себя старой уставшей лошадью. Он полон ревности, зависти, подавленности, ему жаль себя.

 

Проработать все эти моменты в течение одного сеанса было невозможно, но за последующие сновидение о повоз­ке-детской коляске привело к убеждению, что нынешняя депрессия пациента и лежащая в ее основе старая депрес­сия из детства, приведшие его к психоанализу, непосред­ственно связаны, сцеплены с беременностями и родами его матери. Подавление, изоляция и отрицание были временно сняты, благодаря нашей работе с этим сновидением, и, в противоположность печальному спокойствию предшеству­ющих месяцев, последовало несколько сеансов, полных слез и гнева. Обеспечив доступность для сознательного эго па­циента воспоминаний и аффектов, связанных с попыткой толкать детскую коляску, мы смогли восстановить решаю­щую фазу конфликтов этого человека в раннем детстве, эмоционально недоступных для него до нашей работы над сновидением.

 

Я полагаю, что эти клинические примеры хорошо де­монстрируют исключительное положение сновидения. Ме­сяцы того, что, по моему мнению, явилось хорошей психо­аналитической работой над поведенческими проявлениями бессознательных импульсов у пациента и воспроизведени­ем его детской депрессии, обеспечили некоторое понима­ние и инсайт, но не привели изменениям, хотя я вполне уверен, что эта работа подготовила дорогу к сновидению о повозке-коляске. Однако именно сновидение плюс совмес­тная работа над ним пациента и аналитика сделали воз­можным прорыв к скрытым воспоминаниям и аффектам. Только тогда у пациента появилось убеждение и уверенность в отношении реконструкции — он ясно понял и про­чувствовал связь между внешне странными, отдаленными символическими элементами сновидения и событиями на­стоящей и прошлой жизни. Для меня это служит убеди­тельным доказательством особой близости сновидения, дет­ских воспоминаний и аффектов. В значительной мере это зависит от того, могут ли пациент и аналитик использовать свое умение переключаться с первичного процесса на вто­ричный, помогая друг другу распознать скрытые за манифестным сновидением мысли латентного сновидения. Вклад пациента составляют его свободные ассоциации; вклад ана­литика состоит в том, что он ассоциирует так, как если бы сам был пациентом, а затем переводит свои находки таким образом, чтобы обеспечить связующие звенья или мостики к насущной психической деятельности пациента, которая в данный момент может стать сознательной. Это зависит от способности аналитика к эмпатии, его способности к визу­ализации вербальных продуктов своего пациента с после­дующим своевременным переводом своих открытий в ре­альную и приемлемую для пациента форму (Greenson, I960, 1966, 1967).

 

Сновидение является исключительным и единственным в своем роде продуктом психической деятельности паци­ента. Это его особенное творение, но полностью понять его можно, только если аналитик и пациент будут рабо­тать вместе, используя свободные ассоциации пациента и интерпретации аналитика. Для успешной работы со сно­видением аналитик должен подчинить собственные теоре­тические интересы, свое личное любопытство попытке ус­тановить контакт с тем, что в настоящее время является живым, доступным и господствующим в психической жиз­ни пациента. Он должен эмпатически ассоциировать с ма­териалом пациента, как будто сам прожил его жизнь. Затем он должен перевести образы, получаемые из словесного изложения сновидения, обратно в мысли, идеи и слова. И наконец он должен спросить себя, что именно из всего это­го будет полезным для сознательного и разумного эго па­циента и каким образом это можно эффективно преподнес­ти ему.

 

Всему этому можно научиться в ходе своего собственно­го психоанализа и в клинической работе под наблюдением, если обучающий и наблюдающий аналитики компетентны в работе со сновидениями. В меньшей степени этому мож­но научиться на семинарах по сновидениям или даже из книг и статей, если автор — опытный учитель и использует клинические примеры из своей собственной практики. Ин­терпретации сновидений нельзя обучить людей не владею­щих или плохо знакомых с формой и содержанием бессоз­нательной психической деятельности. Толкованию снови­дений, несомненно, нельзя научить тех, кто слеп и глух к красоте и логике сочетания сновидения, свободной ассо­циации и интерпретации.

 

Работа со сновидениями предъявляет особые требова­ния к пациенту и аналитику. В некотором смысле, снови­дение — это самое сокровенное и неуловимое творение пациента; оно так легко забывается! Пациента просят как можно более свободно ассоциировать присутствии его пси­хоаналитика. Он будет разрываться между желаниями от­крыть и утаить скрытые содержания, неождинно всплыв­шие на поверхность. Аналитик должен слушать со свобод­но блуждающим вниманием, переключаясь с пациента на свои собственные первичные и вторичные процессы. В конечном итоге ему придется сформулировать свои идеи полными значения, живыми и понятными для пациента словами. Иногда он может ответить на это только: «Я не понимаю сновидения — может быть, вернемся к нему не­много позднее».

 

Некоторые аналитики отрицают исключительное поло­жение сновидения из-за имеющихся трудностей в освое­нии методики интерпретации сновидений. Другие умаляют значение интерпретации сновидения либо для того, чтобы подчеркнуть определенные теоретические убеждения, либо для того, чтобы подвергнуть критике или поддержать мнение уважаемого наставника. Я считаю, что сновидение слу­жит прямой дорогой к знаниям о бессознательной деятель­ности как для пациента, так и для аналитика, при условии, что методические или теоретические предубеждения ана­литика не уводят его в узкие ответвления и тупики. Мое убеждение в исключительном положении сновидения под­тверждается ежедневной работой с пациентами, в частно­сти их клиническими реакциями как немедленными, так и отсроченными. Это убеждение подкреплено результатами буквально сотен аналитиков, чьи работы по сновидениям перечислены в трудах Флисса (Fliess, 1953), Альтмана (Altman,1969), в «Психоаналитическом ежегоднике» (Frosch и Ross, 1968), в работах Гринштейна (Grinstein, 1959) и др.

 

Я закончу двумя цитатами. Курт Эйслер любезно позво­лил мне привести из личной корреспонденции следующее:

«Вместе с напряженным трудом и благоприятным стече­нием обстоятельств психоанализ может устранить всю невротическую симптоматику, всяческие поведенческие проявления бессознательных импульсов, все невротичес­кие промахи и ошибки и сделать бывшего пациента оли­цетворением нормы. Однако человеку никогда не пере­станут сниться иррациональные, пронизанные инстинкта­ми, эксцентричные сновидения, что являетя постоянным свидетельством непрекращающейся активности бессоз­нательной психики».

 

И из Фрейда, писавшего в 1933 г.:

«Когда я начинаю сомневаться в отношении правильно­сти своих нерешительных заключений, мою уверенность в том, что я на правильном пути, восстанавливают ус­пешные трансформации бессмысленного и запутанного сновидения в логичные и понятные психические про­цессы у сновидца»

(Freud, 1933: 7).

 

[124]

Примечания

1 Памятная лекция А.А.Брилла, 11 ноября 1969 г. Многими идеями этой статьи я обязан Максу Шуру, Милтону Векслеру, Альфреду Гольдбергу, Натану Китсу. Такое сотрудниче­ство оказалось возможным благодаря Фонду Психоанали­тических Исследований, Беверли Хилз, Калифорния. Пер­вое английское издание книги было переведено A.A. Brill в 1913 г.

2 Смотрите Берта Боршнейн (Berta Bornstein, 1949), Левенштейн (Loewenstein, 1951) и Гринсон (Greenson, 1967) в отно­шении их метода решения этой тонкой проблемы.

Список литературы

Altaian, Leon L.: The Dream in Psychoanalysis. New York: International Universities Press, Inc., 1969.

Arlow, J.A. and Brenner, C. Psychoanalytic Concepts and the Structural Theory. International Universities Press, New York, 1964.

Benjamin, John, D.: Prediction and Psychopathological Theory. In: Dynamic Psychopathology in Childhood. Edited by Lucie Jessner and Eleanor Pavestedt. New York: Grime & Stratton, Inc., 1959, pp. 6-77.

Bornstein, Berta: The Analysis of a Phobic Child: Some Problems of Theory and technique in Child Analysis. In: The Psychoanalytic Study of the Child, Vol. III-IV. New York: International Universities Press, Inc., 1949, pp. 181-226.

Chicago Psychoanalytic Literature Index. Chicago Institute of Psycho­analysis, 1953-69.

Dement, William C. and Kleitman, Nathan: The Relation of Eye Move­ments during Sleep to Dream Activity: An Objective Method for the Study of Dreaming. J.Exper. Psychol., LIII, 1957, pp. 339-46.

[125]

Eissler, K.R. (1950). 'The Chicago Institute of Psychoanalysis and the Sixth Period of the Development of Psychoanalytic Technique'. J. General Psychol, 42.

__On the Metapsychology of the Preconscious: A Tentative Contri­bution to Psychoanalytic Morphology. In The Psychoanalytic Study of the Child, Vol. XVII. New York: International Universities Press, Inc., 1962, pp. 9-41.

__ Personal Communication.

Erikson, Eric H. (1954) The dream specimen of psychoanalysis', Journal of the American Psychoanalytical Association 2'. 5-56.

Fenichel, Otto. The Psychoanalytic Theory of Neurosis. New York: W.W.Norton & Co. Inc., Inc., 1945.

Fisher, Charles: Discussion in Panel Report on The Psychoanalytic Theory of Thinking. Reported by Jacob A.Arlow, J. Amer. Psa. Assn., VI, 1958, pp. 143-53.

__ Psychoanalytic Implications of Recent-Recearch on Sleep and Dreaming. J.Amer. Psa. Assn., XII, 1965, pp. 197-303.

__ Dreaming and Sexuality. In: Psychoanalysis —A General Psychology. Essays in Honor of Heinz Hartmann. Edited by Rudolph М. Loewen­stein, Lottie M.Newman, Max Schur, and Albert J.Solnit. New York: International Universities Press, Inc., 1966, pp. 537-69.

Fliess, Robert: The Revival of Interest in the Dream. New York: Interna­tional Universities Press, Inc., 1953.

Freud, Anna: Normality and Pathology in Childhood. Assessments of Development. New York: International Universities Press, Inc., 1965.

Freud, S.: The Interpretations of Dreams (1900-1902). SE IV-V.

__ Fragment of an Analysis of a Case Hysteria (1905 [1901]). SE VII.

__ The Handling of Dream-Interpretation in Psycho-Analysis. (1911). SE XII

__ Metapsychological supplement to the theory of dreams, Vol. 14, 1917.

__ Remark on the theory and practice of dream interpretation. (1923). SE 19.

__ Some Additional Notes on Dream-Interpretation as a Whole (1925). SE XIX.

__ New introductory Lectures on Psychoanalysis. (1933). SE 22.

__ Constructions in Analysis. (1937). SE XXIII.

Frosch, John and Ross, Nathaniel, Editors: Annual Survey of Psycho­analysis, Vol. IX. New York: International Universities Press, Inc., 1968.

 

[126]

Gill, Merton М.: Topograhy and Systems in Psychoanalytic Theory. Psycho­logical Issues, Vol. III, No.2. Monograph 10. New York: International Universities Press, Inc., 1963.

Greenson, Ralph R.: 'Empathy and its Vicissitudes', International Journal of Psycho-Analysis, 41. I960, pp. 418-24.

__ That 'Impossible' Profession. J. Amer. Psa. Assn., XIV, 1966, pp. 9-27.

__ The Technique and Practice of Psychoanalysis, Vol. I. New York: International Universities Press, Inc., 1967.

Grinstein, Alexander: The Index of Psychoanalytic Writtings. New York: International Universities Press, Inc., 1959.

Hartmann, Eenest: The D-State. New England J. Med., CCLXXIII, 1965, pp. 30-35, 87-92.

Hartmann, Heinz: Technical Implications of Ego Psychology. The Psycho­analytic Quarterly, XX, 1951, pp. 31-43.

Isakower, О (1938). 'A Contribution to the Psychopathology of Phemomena associated with Falling Asleep', International Journal of Psycho-Analysis, 19.

__ Spoken Words in Dreaming. A Prekiminary Communication. The Psychoanalytic Quarterly, XXIII, 1954, pp.1-6.

Kris, Ernst: 'On some vicissuted of insight in psychoanalysis', International Journal of Psycho-'Analysis 37: 445-55, (1956a).

__ The Recovery of Childhood Memories in Psychoanalysis. In: The Psychoanalytic Study of the Child, Vol. XI. New York: International Universities Press, Inc., 1956b, pp. 54-88.

Kubie, Lawrence S.: A Reconsideration of Thinking, the Dream Process, and 'The dream'. The Psychoanalytic Quarterly, XXXV, 1966, pp. 191-8.

Lewin B.D. (1953). Reconsideration of the dream screen. Psychoanal, Q., 22, 174-99.

__ 'Dream psychology and the analytic situation', The Psychoanalytic Quarterly 35: 169-99, 1955.

__ Dreams and the Use of Regression, New York: Int. Univ. Press. 1958.

__ The Image and the Past. New York: Int. Univ. Press., 1968.

Loewald, Hans W.: Review of Psychoanalytic Concepts and the Structural Theory by Jacob Arlow and Charles Brenner. The Psychoanalytic Quarterly XXXV, 1966, pp. 430-6.

Loewenstein, Rudolpg V.: The Problem of Interpretation. The Psycho­analytic Quarterly XX, 1951, pp. 1-14.

__ Some Remarks on Defences, Autonomous Ego and Psycho-Analytic Technique. Int. J. Psa., XXXV, 1954, pp. 188-93.

[127]

Mahler, Margaret S.: Jn Human Simbiosis and the Vicissitudes of Individuation: Volume I, Infantile Psychosis. New York: International Uni­versities Press, Inc., 1968.

__ Psychoanalytic Quarterly Cumulative Index, Vol. I-XXXV, 1932-66, New York: The Psychoanalytic Quarterly, Inc., 1969.

Rapaport, David and Gill, Merton М.: The Points of View and Assumptions of Metapsychology. Int. J. Psa., XL, 1959, pp. 153-62.

Schur, Helen: An Observation and Comments on the Development of Memory. In: The Psychoanalytic Study of the Child, Vol. XI. New York: International Universities Press, Inc., 1966.

Schur, Max: The Id and the Regulatory Principles of Mental Functioning. New York: International Universities Press, Inc., 1966.

Segal, Hanna: Introduction to the Works of Melanie Klein. New York: Basic Books, Inc., 1964..

Sharpe, Ella Freeman. Dream Analysis, London: Hogarth, 1949.

Spitz, Rene A.: The First Year of Life. New York: International Univer­sities Press, Inc., 1965.

Stein, M.H. States of consciousness in the analytic situation. In М.Schur (ed.) Drives, Affects, Behaviour, vol. 2. New York: Int. Univ. Press, 1966, pp. 60-86.

Strachey, James: Editor's Introduction: The Interpretation of Dreams (1900). Standard Edition, IV, pp. xi-xii.

Thorner, Hans A.: Three defences against Inner Persecution. In New Directions in Psychoanaluysis. Edited by Menalie Klein, Paula Heimann, and Roger E. Money-Kyrle. New York: Basic Books, Inc., 1957, pp. 382-406.

Waelder, Robert: The Problem of the Genesis of Psychical Cvonflict in Earliest Infancy. Int. J. Psa., XVIII, 1937, pp. 406-73.

Waldhorn, Herbert F. Reporter: Indications for Psychoanalysis: The Place of Dreams in Clinical Psychoanalysis. Monograph II of the Kris Study Group of the New York Psychoanalytic Institute, Edward P.Joseph (ed.) New York: International Universities Press, 1967.