Роль бессознательного в неврозе (1913)

Адлер Альфред

Впервые опубликовано в Zentralblatt fur Psychoanalyse, Bd. 3, 1913, S. 169—174. 

Наше понимание отдельных вопросов в психологии неврозов настолько тесно связано с индивидуальным подходом и воззрением самого исследователя, что можно утверждать: любая рабочая гипотеза, хотя и вытекает из частных знаний, отражает широту воззрений и границ познаний ее автора. Причем в такой степени, что становится понятным, каким образом возникают различные мнения, оценки, предположения, почему та или иная школа выдвигает этот пункт своих воззрений и умаляет другой, почему в одном случае подчеркивается важность наблюдаемого материала, а в другом он считается несущественным. Тот, кто является сторонником любого сформулированного учения, вряд ли испытывает какие-либо сомнения¹, словно внутренние противоречия этого учения им не осознаются. В целом он ведет себя как пациент-невротик, не допускающий изменения своего жизненного плана до тех пор, пока не увидит свой бессознательный идеал величия и не отрешится от него как от неосуществимого. Для сравнения приведем слова Бако из его «Novum Organum» о тех, кто считает, что одним трудом вряд ли можно многого добиться: «Это связывается у них лишь с верой в собственное непревзойденное совершенство. А потому им хочется, чтобы все, чего они не изобрели и не освоили, вообще считалось бы непостижимым и невозможным».

В отличие от некоторых других авторов я предложил бы читателю применять эту точку зрения и к последующим рассуждениям. Психотерапия — это искусство. Самоанализ, имеющий ценность лишь для выяснения собственной жизненной линии, сравним с автопортретом и уже поэтому не дает никаких гарантий для «свободного от предвзятостей» исследования, поскольку он, к сожалению, опять-таки осуществляется ограниченными средствами личности (или двух личностей), а индивидуальная перспектива не позволяет рассматривать себя иным способом, кроме как индивидуально. Поэтому использование при обсуждении психотерапевтических воззрений личных, а не научных объективных аргументов — это непозволительная выходка, объяснимая разве что юным возрастом нашей дисциплины, к которой в дальнейшем нельзя относиться с сочувствием.

Границы индивидуального отнюдь не являются помехой в психотерапевтической практике. Если невротик боится гнета реальности, то врач учит его адаптироваться к этой реальности и обществу. Союз врача и пациента постоянно препятствует невротику в том, чтобы блуждать среди фикций. И до тех пор, пока пациент намерен бороться за свое превосходство, врач указывает ему на однобокость и закостенелость его установки². При этом незыблемой основой для него остается требование и польза человеческой общности, кооперации.

Наибольшая сложность при лечении заключается в том, что пациент вроде бы понимает невротический механизм и тем не менее частично сохраняет в силе свои симптомы. До тех пор, пока не вскроется новая, пожалуй, наиболее сложная невротическая уловка, пациент использует бессознательное для того, чтобы с помощью своих прежних навыков и симптомов вопреки разъяснению преследовать все ту же цель — достижение превосходства. Он произносит, повторяет правильные слова, но не понимает этого, не понимает связи, защищается от более глубокого понимания, в том числе и для того, чтобы оказаться правым по отношению к врачу. Констатируя это, мы снова оказываемся на той линии разъяснения, которую я излагал в своей работе «О нервном характере», описывая невротический жизненный план. Невротическая психика вынуждена прибегать к уловкам, чтобы иметь возможность хоть как-то достичь своей чрезмерной цели. Одной из этих уловок является перемещение цели или замещающей цели в бессознательное. Если эта цель представлена в виде «морали» в каких-нибудь переживаниях или фантазиях, то последние могут подвергнуться полной или частичной амнезии, причем во втором случае содержащаяся в них конечная цель обязательно должна быть завуалирована. Того же самого достигает пациент (впрочем, и критик тоже), когда не замечает, что закрепившиеся воспоминания, симптомы, фантазии тенденциозно перерастают сами себя и означают еще нечто более важное, чем ему кажется.

Когда я указываю, что данная цель или связанные с ней фрагменты переживаний и фантазий в такой степени и в такой форме доступны сознанию, что способствуют, а не препятствуют достижению личностного идеала, то это всего лишь иной способ выражения, впрочем, логически вытекающий из сказанного выше. Следовательно, биологическое значение сознания, равно как и указанной части бессознательного, заключается в возможности осуществления поступков по единому жизненному плану. Это воззрение отчасти совпадает с важными учениями Файхингера и Бергсона³ и дает представление о качестве сознания, возникшем из инстинкта и пригодном для исследования.

Следовательно, осознанное представление, послушное преувеличенному невротическому идеалу, по своему качеству является уловкой психики, что явно следует из анализа сверхценных идей, бреда, галлюцинаций, психозов в целом, правда, операциональный план, т. е. смысл явления, в этих случаях остается неосознанным и непонятным. Поэтому всякое осознанное проявление психики указывает на бессознательную фиктивную конечную цель точно так же, как и бессознательное побуждение, если только оно верно понято. Дешевые рассуждения о «поверхностном сознании» могут обмануть только того, кто этой связи еще не знает. Кажущаяся противоречивость сознательных и бессознательных побуждений является лишь противоречием средств, которое, однако, несущественно и неважно для конечной цели возвышения личности, для фиктивной цели богоподобия.

Но эта конечная цель и любое преувеличенное изменение ее форм будут оставаться неосознаваемыми и непонятными, если из-за своего противоречия с действительностью они делают невозможным поведение, соответствующее руководящей линии невротика. Там, где сознание необходимо в качестве средства жизни, в качестве защиты цельности личности и личностного идеала, оно проявляется в соответствующей форме и объеме. Даже фиктивная цель, невротический жизненный план может частично проявиться в сознании, если такой процесс пригоден для повышения чувства личности. Прежде всего так бывает при психозе. Но если только в результате осознания невротической цели грозит опасность исчезновения — всякий раз из-за явного противоречия с чувством общности, — она формирует жизненный план в бессознательном.

Эти данные, основанные на психологических феноменах, находят свое подтверждение в выводе, который — даже если он не был высказан — вытекает из фундаментального учения Файхингера о сущности фикций. Этот гениальный исследователь понимает сущность мышления как средство овладения жизнью, стремящееся с помощью уловок фикции, теоретически бесполезной, но практически необходимой идеи достичь своей цели. Если эта глубокая концепция и объяснение сущности фикции сначала были нужны для того, чтобы поближе познакомить нас с уловками нашего мышления, — теория, соответствующим образом преобразующая наше мировоззрение, — то сам факт ее «открытия» уже означает, что ведущая фикция душевной жизни тоже относится к бессознательному и ее появление в сознании может оказаться излишним для конечной цели, а иногда и служить помехой.

На этом факте может основываться психотерапия, вызывая в сознании ведущую идею величия и благодаря критике лишая ее возможности влиять на поведение. В дальнейшем будет показано, что возможность возникновения невротической системы создает только ведущая идея личности, находящаяся в бессознательном⁴.

1

Племянница одной пациентки отказалась работать в ее магазине. Пациентка встревожена тем, что никто не сумеет ее заменить, хотя раньше оценивала девушку весьма невысоко. Она жалуется, что сама не управится, сомневается, можно ли взять на ее место кого-то другого. Мужчины не подходят. Барышни — словно попугаи. Только и слышишь: «Я, я, я!» и «Если бы не я!»

Женщина страдает страхом открытых пространств, то есть не может выйти из дома. Как же она может выйти из дома, если постоянно «должна стоять за прилавком»! Она защищается с помощью страха открытых пространств, чтобы оставаться дома и демонстрировать свою незаменимость. Она страдает от болей в ногах. Принимает от четырех до пяти граммов аспирина ежедневно. Ночью часто просыпается от боли, принимает порошок, размышляет о своих торговых делах, и так по нескольку раз за ночь. Боли появляются у нее, чтобы даже по ночам думать о своем деле и обратить на себя внимание. Чрезмерный идеал величия этой пациентки, желание быть мужчиной, королевой, всюду первой может оказывать влияние до тех пор, пока остается бессознательным. Детские воспоминания о преимуществах мальчиков совпадают с ее нынешними взглядами о неполноценности женщин. Ей часто снится, что она находится в королевском замке.

2

Сновидение двадцатишестилетней девушки, лечившейся по поводу вспышек ярости, суицидальных мыслей, уходов из дому:

«Мне снилось, будто я замужем. Мой муж среднего роста, брюнет. Я сказала: „Если ты не поможешь мне достичь моей цели, я употреблю все средства, даже против твоей воли“».

Скрытая в бессознательном цель пациентки возникла в детстве: ей хотелось превратиться в мужчину (см. Каин, Овидий)⁵, чтобы всегда повелевать.

В детстве эта цель не была бессознательной, хотя для маленькой девочки она не означала всего того, что мы видим теперь. Ребенком она не могла понять психологическое и социальное значение своего желания с полной ясностью. Тем не менее это проявлялось в особой, чрезмерной шаловливости, в едва ли не навязчивом стремлении носить мальчишескую одежду, лазать по деревьям, выбирать мужские роли в детских играх, а мальчикам отводить женские, чтобы соблюсти принцип метаморфозы.

Наша пациентка была смышленым ребенком и вскоре поняла, что ее ведущая фикция несостоятельна. И здесь произошли две вещи:

1.    Фикция приобрела новую форму и теперь гласила: меня должны все баловать! Если свести ее к силовым линиям, это будет означать: я должна над всеми властвовать, привлекать к себе всеобщий интерес

2.   Пациентка забыла, «вытеснила» свою первоначальную ведущую идею, и тем самым ей удалось сохранить ее в дальнейшем

Эта уловка психики необычайно важна. Вряд ли нужно упоминать, что речь здесь идет отнюдь не о вытеснении сексуальных побуждений или «комплексов» в бессознательное, а лишь о перемещении в бессознательное стремлений к власти, проистекающих из ведущего личностного идеала, о фикциях, которые должны быть закреплены в своих собственных интересах, чтобы таким образом нельзя было произвести их проверку и причинить им какой-либо ущерб. Облачение стремлений к власти в одежду чего-то сексуального также является всего лишь поверхностным действием, скрывающим глубоко лежащее стремление к власти. Вуалируя свои фикции, не позволяя им становиться осознанными, личностный идеал защищает себя для того, чтобы не исчезнуть и чтобы вместе с ним не разрушилась наиболее желанная и жизненно необходимая цельность личности. Техника этого вуалирования сводится к тому, чтобы сознательно не прояснять причины поведения, поскольку невротические поступки должны казаться пациенту безупречными и обеспечивать ему властвующее положение, в то время как истинные причины его поведения, остающиеся невыясненными, содержат в себе тяжелое чувство неполноценности.

3

Сон пациента, лечившегося у меня в связи с попыткой самоубийства, неприспособленностью к жизни, садистскими фантазиями и перверсиями, навязчивой мастурбацией и идеями преследования.

«Я сообщил своей тетушке, что с госпожой П. я теперь порвал. Я знаю все ее хорошие и дурные черты характера и перечисляю их. Тетушка возразила: „Про одну черту ты все же забыл — про ее властолюбие“».

Тетушка — остроумная, несколько саркастичная дама. Госпожа П. вела с пациентом игру, которая доводила его до бешенства. Своей манерой держаться она показывала, что нисколько его не ценит, отталкивала его, чтобы спустя какое-то время снова к себе приблизить. Разумеется, у пациента преобладало чувство униженности. Оно, как и поражения для многих невротиков, было лишь поводом, чтобы зацепиться за это, перевернуть ситуацию и овладеть ею или же утвердиться в своей беспомощности и отгородиться от остальных женщин. Распаленное, усиленное чувство неполноценности стремится к сверхкомпенсации, а это и есть типичная невротическая черта, из-за которой пациенты никогда не порывают с людьми, уготовившими им поражения. Понимание этого характера раскрывает нам всю тайну невроза, в основе которого лежит высказывание «Да... но!».

В литературе подобные черты расцениваются как мазохистические. Я уже останавливался на этом сбивающем с толку заблуждении в своей работе «Психическое лечение невралгии тройничного нерва». Можно говорить лишь о псевдомазохистических чертах. Так как в стремлении к превосходству эти черты играют ту же роль, что и садизм, они лишь кажутся противоречивыми, амбивалентными, пока не становится ясным, что обе формы жизни одинаково стремятся к одной и той же цели. Они противоречивы только для наблюдателя, но не для больного и не с точки зрения правильно понятого невротического жизненного плана.

У пациента с давних пор была чрезвычайно сильная склонность к аналитическому взгляду на мир и людей. Часто эта черта проистекает из модной тенденции к обесцениванию. Анализирующий невротик буквально действует под девизом: divide et impera⁶! Нередко он разрушает действительные ценности и оставляет бесполезную смесь шаблонов. Ессе homo! Но разве это действительно человек? Настоящая, живая психика? Разве своевольное противопоставление, в том числе сознания и бессознательного, не является выражением детского образа мышления?

Пациент, и сам бы хотел быть таким саркастичным, как его тетушка. Но он никогда не находит остроумного ответа сразу. Однако этим «нерешительным поведением» он обязан своему жизненному плану, который заставляет его либо совсем не отвечать «противнику» — а таким, в сущности, является для него каждый, — либо отвечать настолько неумело, что у него самого и у его близких создается впечатление, что с ним надо обходиться деликатно, так или иначе ему помогать.

Накануне, перед тем как ему приснился сон, пациент находился под впечатлением от разговора со старшим братом, с которым он никогда не чувствовал себя равным. Брат пообещал ему еще раз похлопотать о нем и в последний раз устроить его на службу. Однако сводить к нулю такие попытки старшего брата как раз и было «специальностью» нашего пациента. Да и лечение стало необходимым из-за того, что он совершил попытку самоубийства вскоре после того, как оказался в долгу перед братом, получив с его помощью место. Однажды, когда брат упрекнул его в неряшливости одежды, пациенту приснилось, что у него новый костюм, на который он пролил чернила. Зная психическую ситуацию пациента, легко понять и его сновидение. Мы видим мысли и антиципируемые поступки, нацеленные на то, чтобы исподтишка принизить значение брата, его влияние, дела и втайне вновь возвыситься. При этом сам пациент — строгий этик и моралист, что опять-таки возвышает его над братом.

Таким образом, дискредитирующая тенденция, направленная против брата, действует скрытно, так сказать, в бессознательном. Тем не менее она добивается большего, чем могла бы достичь в сознании, поскольку становятся невозможными притязания чувства общности.

Откуда она взялась, сказать нетрудно: это производная раздутой, компенсирующей идеи величия пациента. Почему она действует в бессознательном? Потому что она вообще только там и может действовать! Ибо подобным сознательно дискредитирующим, оскорбляющим намерением был бы нанесен ущерб личностному идеалу нашего пациента, он почувствовал бы свою неполноценность. Отсюда обходной путь, отсюда черты беспомощности и неприспособленности, изыски и ухищрения выраженной неполноценности в работе и в жизни! Отсюда и попытка самоубийства, в крайнем случае его тайная угроза, чтобы усилить свое давление на брата! Чтобы увеличить его хлопоты, лишить ожидаемых плодов его стараний!

Из этого мы выводим необычайно важное для практики положение: невротическое поведение можно рассматривать так, как если бы оно подчинялось сознательной цели⁷. И мы можем сделать такое предварительное заключение: неосознаваемость фикции, морализирующие переживания или воспоминания являются уловкой психики, когда их осознание угрожает чувству личности и цельности личности.

«Не забывать о властолюбии!» — таково мое предостережение пациентам. Я отождествляюсь в сновидении с тетушкой, так же, как брат с госпожой П., которая тоже всегда была выше пациента. Это превращение двух мужчин в женщин происходит под влиянием того же дискредитирующего импульса, о котором шла речь выше. Однако в сновидении пациент уже предостерегается словами тетушки, т. е. моими словами, что и было до этого моей задачей и вообще является самой важной задачей психотерапии. На данной стадии невроза мы видим: на унижение, испытываемое перед братом, пациент отвечает его дискредитацией. Тогда он призывает себя к порядку, как это делал в остальных случаях я.

На следующий день он написал сестре письмо, которое не решался написать раньше. Он впервые открыто пожаловался на высокомерие брата. В заключение, правда, он попросил ее хранить это письмо в тайне. Открытая борьба кажется ему все еще слишком трудной, поскольку она разоблачила бы его тайное стремление к власти.

Примечания

1.    См.: Фуртмюллер «Психоанализ и этика», Мюнхен, 1912

2.   См. «К вопросу о сопротивлении при лечении»

3.   Шреккер Пауль «Философия личности А. Берсона», Мюнхен, 1912. На важность этого факта обращают внимание также Фуртмюллер и В. Штерн

4.   Очевидно противоречие с концепцией Фрейда и других авторов. Внутренняя потребность в цельности личности, т. е. фиктивная цель, фактически овладевает объемом и сознания, и бессознательного

5.    Этим важным замечанием я обязан профессору Оппенгейму из Вены

6.   Divide et impera (лат.) — разделяй и властвуй

7.    Эта точка зрения опирается прежде всего па научный факт, что пациент ведет себя телеологически